Университет Хоуарда, экономику и цифры он послал к чёрту даже раньше. И нельзя сказать, что маму с папой очень огорчило такое решение. Кажется, они готовы были простить любой бунт, лишь бы дорогой сын нашёл себе призвание и никогда больше не делал глупостей.
Забавно, что призвание нашло само, предложенное на вырванных из блокнота листочках. Призвание, подаренное странным человеком в зеркальных «авиаторах».
Сэм Гордон не исчез из жизни Джима, впихнув того в многолюдный театральный мир. Похоже, наоборот – стремился уделять внимание его своеобразной «карьере». Не проходило и дня, чтобы мужчина, отловив новичка в длинных коридорах, не поинтересовался успехами или не пожелал хорошего дня. Сперва – изредка, потом чаще. Джимми, поначалу воспринимавший всё как элементарную дань вежливости, вскоре понял, что вечно занятому бизнесмену и правда есть до него дело. Он ничего не знал об этом человеке и не считал себя вправе выуживать информацию у первых сплетников, но однажды подпаленный интерес не мог угаснуть. Оставалось лишь наблюдать, самостоятельно решая, что, почему и ради каких целей.
Сэм не был сентиментален – тут никто не сомневался. Он не был ни жёстким, ни мягким, всегда действовал по ситуации, умел и кричать, и ругать, и крепких выражений подбавить. В то же время, он умел веселиться и проявлять щедрость, нередко его можно было застать за болтовнёй с актёрами или постановщиками, чьё творчество демонстрировалось зрителям. Нередко он угощал Джима отличнейшим чаем, без слов предлагая по пути горячую полную кружку и, как ни в чём не бывало, направляясь дальше. Порой он ставил дисциплину на первое место, забывал о сочувствии и чужих проблемах, диктовал свою волю и морально «шлёпал» несогласных. А в следующий раз мог одарить желающих лишним выходным, тёплой улыбкой и комплиментом работе. Самое интересное, что театралы отлично знали о переменчивости босса и каждый бзик воспринимали согласно правилам. Видимо, давно научились балансировать на гребнях незримых волн, не проваливаясь в водяную бездну.
Был ли Сэм Гордон добрым? Безусловно.
Бывал ли он злым? Что ж…
Годы спустя, когда знакомство станет дружбой, Джимми по-прежнему будет раз за разом возвращаться мысленно к случайному обеду в «Домино» и человеку с сигарой. К первому демонтажу и сборке реквизита своими руками. К спасению из «бездны» – тогда неощутимому, а позднее очевидному. Он узнает и о нескольких браках начальника, и о семейной трагедии, постигшей того в молодости. И о нюансах достаточно тяжёлого характера. Сэм никому не был по зубам, как принято выражаться: он приближал и отдалял по усмотрению, считался с мнениями только тогда, когда это было полезно театру, в первую очередь, и ему лично – во вторую. За шесть месяцев, проведённых в новых условиях, Джим здорово подсел на коронное «всё будет хорошо…», выучил статьи о Гордоне и понял жизнь лучше, чем за предыдущие два десятилетия. Но так ли он сам был полезен театру и его владельцу?
В начале февраля Кристин сказала, что необходимости в её услугах больше нет.
- Вы не только встали на правильный путь, Джеймс, но и сами нашли способ выздороветь, как я и предполагала. Остаётся пожелать вам, чтобы отныне лестница неизменно вела только вверх и вперёд, - заключила психолог.
«Вверх и вперёд…» Как так, а? Джим испытал смутную грусть, поняв, что расстаётся не с врачом, а с доброй приятельницей. Последние месяцы ему удавалось следовать рекомендациям и не думать о Луизе – по крайней мере, пытаться не думать. У него тоже появились заботы и вопросы. И все, вот странно, были решаемы. Наверное, тогда он увидел свою личность со стороны. И тогда же пообещал себе стремиться вверх и вперёд – в любом начинании. Особенно в театральном, к которому прикипел: к виденной между спектаклями сцене, к месту, к атмосфере. К новой яркой жизни, уводящей за горизонт длинной-предлинной дорогой.
Он с неделю думал, как поступить. Можно было, конечно, остаться в театре, продолжить работу и перекочевать со временем в другой цех, а то и получить повышение. Осенью начинался новый сезон… Но можно было и прыгнуть – сразу через несколько ступенек, наугад, веря в удачу.
- Ты набрал такую скорость, что глупо сбавлять её теперь, Джеймс, - пожал плечами Сэм при очередном разговоре. Только он использовал неизменное «Джеймс», точно полное имя могло удержать официальность или дополнительный мини-каприз бизнесмена, - впрочем, стоит учесть или хотя бы принять к сведению мнение семьи.
- Родители ещё зимой смирились, что не бывать мне экономистом, - признался молодой человек, вспоминая бегство с учёбы, - не знаю, как насчёт скорости, но что-то внутри и правда переключается. Мне не хотелось бы уходить отсюда и забывать ваш театр.
Сэм добродушно рассмеялся.
- А кто сказал, что его обязательно нужно забывать? Иногда, чтобы сердце полностью покорилось, нужно отдалиться – на время, до полного вырастания, так сказать. Ты пока ещё стоишь на носочках.
Он тут же поморщился, оценив витиеватость своих слов.
- Чёрт, ненавижу метафоры. Падок я на них в последнее время, как леди на шоколадки.
- У вас отлично получается, мистер Гордон! – прыснул Джим, уворачиваясь от шутливого подзатыльника. - Всё-всё, меня здесь уже нет!
- И правильно, иди работай, - кивнул Сэм, - а на досуге подумай о моих словах…
Слова его вспомнились тем же вечером. И следующим утром, не давая покоя и расслабления. Заражаясь любовью к метафорам, столь нетипичной для сурового начальства, Джим кидался мысленно то к одному, то к другому варианту. Чувствовал себя канатоходцем перед первой взрослой прогулкой над манежем. Никакой страховки, никаких соскрёбываний старых связей и отношений. Никаких цифр, документов и подсчётов. Дорога, на которую ноги ступили осенью, продолжала уводить к горизонту. И аккуратно сложенная пополам справка о смерти, до сих пор лежащая в столе, была тому доказательством.
Глядя на изученные вдоль и поперёк неровные строчки, втиснутые между напечатанных фраз, молодой человек понимал, что решение принято давно. Судьба предвидела, как лучше и вернее, подбросив ироничное совпадение-недоразумение. Глаза переметнулись к фотографии, лежавшей под документом – родители тогда спасли не только наследника, но и запачканный кровью снимок, прилипший к полу. Снимок, о котором он тоже учился не думать, но захотел оставить – маленькую частичку прошлой личности перед созданием новой.
Осенью Джеймс Роджерс не вернулся в театр Гордона, затерявшись где-то на просторах Эйвери-маунтин. Зато театральный институт, пробовать себя в режиссёрском деле, посетил ничем не примечательный молодой человек: рыжий, невысокий. Довольно скромный. И наконец-то не боящийся проснуться…