– Не так-то просто, да?
– Нормально. Видимо, она была еще молодая, иначе я бы так просто не отделался. Пришлось бы лезть через забор.
– Ну да, чтобы он под твоим весом завалился и сюда набежали все окрестные собаки. Хорошо, что она оказалась молодой!
Они пошли по дорожке между яблонь и кустов жасмина к дому, стоявшему в глубине участка. Он был старым, деревянным с железными ставнями. Несмотря на то, что в нем было два этажа, он казался маленьким, да и на самом деле был не очень большим. В нем было три спальни, кухня и гостиная, половину которой занимали сваленные в кучу пакеты с вещами и разобранной мебелью, а вторую половину – большой обеденный стол, за которым уже много лет никто не ел. Обычно ели на кухне за небольшим квадратным столом, стоящим в углу. Его было вполне достаточно и сейчас.
– Ты голодный? Могу тебе разогреть что-нибудь, там что-то, вроде, было.
– Нет, не очень, спасибо.
– Тогда пошли костер сделаем. Мы же за этим сюда пришли, верно? Возьми вон там на шкафу газету и спички, ты достанешь, я думаю. Я тебе говорил, что ты подрос? Ты подрос!
– Было бы странно, если был не подрос, тебе не кажется?
– Ну, да, наверное. Сколько лет-то прошло? Девятнадцать?
– Двадцать. Мило, что ты забыл, а я – нет. Наверное, это потому, что ты ушел, а я остался.
– Наверное. Может быть, ты ждешь, чтобы я перед тобой извинился, но я не чувствую себя в состоянии это сделать. Не за что извиняться-то, если так подумать.
– Ты думаешь? Я вот думаю по-другому. Я думаю, что тебе стоило бы извиниться хотя бы за то, что ты не вернулся и не забрал меня. За то, что ты ушел извиняться не надо, я очень хорошо понимаю, почему ты ушел, но ты не вернулся – это было очень больно тогда, а сейчас я чувствую себя очень странно. Когда на тебя смотрю и понимаю, что ты стоишь в метре. Возможно, если я услышу твои извинения, моя неловкость испарится.
– Если ты понимаешь, почему я ушел, то ты должен понять и то, почему я не вернулся. Я не мог вернуться, это же очень просто. Как я мог вернуться в дом к нашей маме, учитывая, что до этого я оттуда убежал и даже не попрощался с ней. Она бы меня на порог не пустила, как минимум. Чувствуешь масштаб возможной в таком случае неловкости?
– Так к ней и не надо было, надо было ко мне. Ты бы смог что-нибудь придумать, я уверен. Тем более, что мы с тобой какое-то время жили в одном городе и, вполне вероятно, ходили по одним улицам. Мог бы зайти поздороваться, знаешь.
– Мог бы, конечно. Но я понятия не имел, где ты живешь, а спросить, как ты понимаешь, было не у кого. Папа уже умер. К маме с вопросами лучше было не обращаться. Я как-то раз пытался позвонить и поздравить тебя с днем рождения, а трубку взяла она. По-моему, я успел сказать два слова, и потом она трубку повесила, а следующие звонки просто проигнорировала. Пошли костер зажжем, а потом продолжим выяснять, кто из нас кого сильнее обидел двадцать лет назад.
Он взял из рук своего брата газету, вышел из дома, завернул за его угол, и пошел в конец участка. Там было место костра, обозначенное кирпичами и кучей золы. Рядом, под навесом, лежала куча веток с обрезанных месяц назад яблонь, и стояло несколько сосновых пеньков, в один из которых был воткнут топор. Он выбрал из кучи несколько наиболее тонких веток, разрубил их на части, сложил шалашиком вокруг скомканной газеты и поджёг её зажигалкой. Костер постепенно разрастался, он добавлял в него ветки из кучи, предварительно разрубая их пополам, или на три части. Его брат все это время молча сидел на одном из пеньков, курил и смотрел на огонь.
– Я не знал, что ты звонил.
– Конечно ты не знал, как бы ты узнал, интересно? Я и на похороны ходил. Папины. На её не ходил, потому что к тому моменту уже уехал, ну, и не знал, о том, что она умерла. Так бы, наверное, тоже сходил.
– Куда ты ходил? Я тебя там не видел почему-то.
– Потому что я не хотел, чтобы ты меня видел. Потому что никто из вас мне об этом не сказал – пришлось узнавать самому. И потому что я не хотел с вами общаться, что уж тут. Тебе тогда было сколько лет, пятнадцать? Четырнадцать, наверное. Ты был подростком, у которого только что умер самый близкий человек на свете. Как ты думаешь, ты обрадовался бы мне в тот момент? Я думаю, что нет. Скорее всего, нет. Скорее всего, ты бы выплеснул на меня свою злость и свое горе, а я был совершенно не уверен, что я готов их принять. Я был таким же подростком, только на несколько лет старше, у меня тоже были и горе и злость.
Он отвечал не переставая рубить ветки и каждая его фраза сопровождалась ударом топора. Порубленных веток накопилось уже много, он собрал их все в охапку и кинул в костер. Огонь, словно испугавшись неожиданного вторжения, спрятался между углей, привыкая к новым соседям, а старший брат уселся на стоящий рядом с младшим пенек и тоже достал сигарету. Младший сплюнул в костер и сказал: