Сейчас Дженни тоскует по родителям. Но это совсем иное чувство. Она может в любое время позвонить им по телефону или по Скайпу, увидеть и услышать их. А Крис тогда исчез бесследно, оставив глубокую рану в ее сердце. Не увидеть, не услышать, не встретить, не знать ничего, абсолютно ничего про человека, которого ты любишь до безумия, до нехватки воздуха. Разве это не горе?
Они медленно проходят мимо лавочки. Мысли обоих были одинаковы. Им хотелось посидеть здесь и вспомнить счастливое детство.
– Давай посидим здесь, – предложила Дженни.
– Давай. – Крис сразу же шагнул в сторону скамейки и уже через пять-шесть шагов они сели на нее.
Какое это глубокое облегчение – снова оказаться здесь, сидеть на этой старой потрёпанной лавочке вместе с Дженни. Он скучал по этой лавочке, скучал по старому дубу, который наклонился над ними. Он скучал по ней. Скучал по любимой, которая могла смеяться часами, пока не заболит живот, могла до утра лежать на холодном газоне и болтать ни о чем. В те дни он мечтал поцеловать ее, обнять по-настоящему, как любимый, а не как друг.
Они выросли, сидя на этой скамейке, наблюдая за красивым закатом, всегда разным и завораживающим. Природе удавалось превращать закат в нереально красивое зрелище и долгие годы это зрелище было их любимым представлением.
– Помнишь, как мы спорили, какого цвета будет закат на следующий день? – спросил Крис, нарушив молчание.
– Помню, – ответила Дженни.
Ее нога болталась, скользя по пыльной земле, задевая мелкие камешки. Взгляд направлен на эту правую ногу, губы слегка дрожат, словно перебирая мысли, которые сейчас произнесет вслух.
– Я помню все, Крис. Я помню даже то, как мне было плохо, когда ты исчез, как мое сердце разрывалось от тоски и боли.
– Если бы я мог все это исправить.
Он вздохнул. Вздохнул от безвыходности той ситуации. Вздохнул, вспоминая, каким сложным был выбор, который он должен сделать. На весах было все – его сердце, счастье, любовь, вся жизнь, его Дженни, которую обожал с детства, дом, который хранил все воспоминания об их счастье.
– Ты мог бы просто не исчезать.
– Если бы я остался, тебе было бы в сто раз больнее.
Дженни подняла на него свои полные недоумения глаза, пытается понять его оправдание, но это сейчас кажется непостижимым. Как может быть больнее в сто раз, если он был бы рядом? Она просто не понимает, что означают его слова. Ее сознание отказывается понимать смысл этих слов.
Телефонный звонок прервал ее мысли. Дженни не смогла дотянуться до мобильника, свободной левой рукой стараясь влезть к себе в карман. Крис достал ее мобильник и подал. Она кивнула, молчаливо поблагодарив.
– Алло, мамочка. Со мной все хорошо. Вы как с папой?
Крис следит за каждым ее жестом. Смотрит на губы, которые шевелятся в такт словам, вылетающим с ее уст. Смотрит на ее тонкие русые волосы, пряди, которые небрежно, но так красиво спадают на ее лицо. Смотрит на ее нежные очертания лица, мягкие скулы. Снова смотрит на ее слегка пухлые губы. У нее красивый носик и длинные ресницы, застывшие, не хлопая, словно кукольные. Эти ресницы напоминают ресницы кукол, которые у нее были в детстве – длинные, ровные и создающие потрясающе распахнутый взгляд. Без единой косметики, но естественная и нежная.
– Пообщаемся по Скайпу, я включу его через 10 минут. – Она погружена в свой разговор.
Он следит за ней и жар внутри него поднимается к горлу. Он чувствовал жажду. Жажду по ее присутствию рядом. Она словно живительная вода посреди пустыни. Словно оазис, спасение от горя и смерти.
Дженни соскочила с места.
– Идем, Крис, – сказала она, торопясь домой.
Тот, кто хочет быть здоровым, отчасти уже выздоравливает.
Джованни Боккаччо
ДЖЕРЕМИ И СЕЛЕНА
Эдвард Томсон более двадцати лет работал ведущим специалистом в отделении неврологии. Сейчас на него возложена ответственность, курировать проект «Феномен». Он собрал консилиум из лучших специалистов в своей сфере. За два дня им удалость провести ряд анализов, включающих в себя от сбора крови до психологического теста.