Замолчал кормщик, высматривать стал. По лодке морской, востроносой, сразу видать, — щельяне плывут. А не любят карьеполы щельян встречать:
— Востроголовым поветерь — нам противная.
Ну, однако, приветный народ на Кулое, — покричали, пока разминовались, и про смен власти, и про англичан, и про то, будет ли мобилизация.
И согласились заодно:
— К лешему такую новую власть!
— Да и пожалуй, что к лешему!
За полночь кинули якорек Зимуи у промысловой избы.
Тепло в избе, как в бане. Каменка только истопилась, дымом еще пахнет, и каменья в темноте краснеют. Не спят еще мужики, лежат на полатях, сказки слушают.
Поставил Зимуй чайник греть, стали с сыном рыбник тресковый заламывать. И рассказал он мужикам про тех троих, которые власть новую приехали ставить.
Схохотали над ими, чудаками, мужики. А Митька Носов — молодой парняшка, на лесотаске у «Стелла Полларе» работал, — сказал:
— То исэры, которым надо Учредительное собранье.
И заругался Зимуй:
— Хошь бы и такие! Чего лезут нам зад чесать, покуда не чешется! Тебе, может, парень, охота на войну с ими идти — иди!
Смутился Митька Носов:
— Да ведь мне что!.. Я ведь так сказал.
И замолчал.
Долго еще ворчал в темноте Зимуй.
Дедку на турецкую войну гоняли, сам в японскую ходил, сына только что с германской отпустили. И опять… Тревожат власти народ, хоть бы обождали, пока нарастет новое мясо. Неладно власти поступают.
Сидели так в темноте, убылой воды ждали. Те, кто уснул, храпели на разные голоса да от блох чесались — шибко много было в избе блох.
Да под каменкой скреблись, повизгивали мыши — за корку дрались.
IV
С водой выехали пораньше Зимуи на плесо. Старик сидел на веслах, сын снасть выкидывал.
Напружило водой невод, сразу худо лодка пошла. Подсменились.
Сделали круг с полреки, стали уж загребать к берегу. Вдруг старик скинул ушанку и головой тревожно завертел. И сын опустил весла, слушать стал.
Где-то близко за мысом хлопало: тук-тук-тук — и в берегах отдавало.
— Моторка! С чего бы то?
Вскочил старик, завыглядывал.
— Заездили, лешевы власти! Срежет снасть, загребай пуще, Васька!..
Дымилась еще по берегам предутренними туманами река, с холоду рябью поеживалась, и не видать было, где хлопает. А хлопало близко.
И вдруг из мглы вынырнула востроносая лодка-моторка.
В один голос завопили Зимуй:
— Эй, на моторке! Держи-и лева-а! Дьяволы-ы! Куда едете, снасть у нас та-ма-а! Лева-а!
Со всех сил вопили. Чутко было, в берегах заоткликалось на сто голосов. Только не слышала моторка, прямо на срез шла.
— Ах ты, сука серая! — грозил старик моторке кулаком. — Ах ты…
Пушил, матерился на всю реку. Потом вдруг опустил руки.
Видел он, как заныряли один за другим на волне поплавки и больше не показывались уже. Потом рвануло из рук у старика веревку, махнул волосьями до самой воды, чуть из лодки не вылетел.
Стоял, белый весь, смотрел на моторку. А она бежала весело, как будто ничего и не было. Поблизку пробежала.
И видел Зимуй: стоит на носу железный козел о трех ногах, глазком вперед смотрит.
— Гляди, гляди, батя, пулемет на нас наставили! — тихо, как бы про себя, сказал Васька.
И видели еще: стоят на моторке люди, будто не в русской одеже и с ружьями все. Крикнул им вдогонку старик: «Стой!» — да не услыхали. Только помахали ручкой и засмеялись.
А моторка уж хлопала дальше. Убежала, только вонью обдало.
— Надо снасть искать, — сказал Васька.
Отец сидел, опустив веселко, все на воду смотрел. Только брови черные, клочкатые тесно сдвинулись. И подскочил вдруг, крик поднял:
— Вон те и рыбка плывет, вон те и семужка! Не зря, вишь, снасть закидывали!..
Оглянулся сын: по воде, кивая головками, плыли к ним три пустые бутылки.
Как будто весело говорил старик сыну:
— Вот те и добыча за труды! Вишь, сколь скоро да хорошо вышло!
Сам все бровями водил.
Мужики тут подъехали. Покидали багром туда-сюда, поискали снасть. Нашли половину у берега; другую, видать, водой унесло.
Мужики ругались, а старый Зимуй все пошучивал:
— Наехала власть на чужую снасть.
Только как на берег вышли, сказал он сыну:
— Новую-то снасть теперь, брат, не заведешь, нет!
Сощурил глаз, поглядел вокруг на елки и кулаком — семь пудов немоченый весит — вдаль помахал:
— Ужо, кабы да эти ваши насмешки наобратно вам не отсмеялися!..