Насколько жена считалась неотъемлемой собственностью мужа, можно представить себе из рассказа Кастрена, относящегося к 1846 году. Один из кочевников-самоедов был арестован и предстал в Туруханске перед судом по обвинению в убийстве и якобы дальнейшем поедании (?) собственной жены. На вопрос судьи, как он мог осмелиться на такое злодеяние, убийца хладнокровно ответил: «Я купил жену и заплатил за неё всё до последней монетки. А со своим имуществом я имею право делать всё, что пожелаю!»
Женщина тут существо низшего сорта по отношению к мужчине, она должна услаждать мужа, работать на него, дарить ему радости, рожать и ухаживать за его детьми. Она считается нечистой и не может осквернять своим прикосновением священных предметов или иметь отношение к высшему миру. Женщина, например, ни в коем случае не должна пересекать дорогу каравана. Миддендорф пишет, что, когда однажды во время проведения своих замеров поставил один из инструментов на сани, потому что так было удобнее работать, проводник-самоед в ужасе закричал: «Это сани женщины! Как ты мог так прогневить своих богов!» Миддендорфу пришлось пройти через долгие очистительные церемонии, чтобы его спутник-самоед наконец успокоился.
При изучении этого народа бросается в глаза строгое разделение работы между мужчинами и женщинами. Мужчины отвечают за уход за оленями, разведение и езду на них, рыбную ловлю и охоту. Как только они заходят в чум, они и пальцем не пошевельнут, чтобы выполнить какую-либо работу, не считая починки и подготовки рыболовных или охотничьих снастей. Женщины делают запасы впрок, разделывают принесённую добычу, ведут домашнее хозяйство, выделывают шкуры, шьют и готовят пищу. Они же устанавливают чум и следят в нём за порядком, а при переезде разбирают и складывают его. И конечно, именно они ухаживают за детьми.
Несмотря на такое подчинённое положение женщины, создаётся впечатление, что в целом к ней хорошо относятся. Ни о каком угнетении, как правило, и речи в её отношении не идёт, а о жестокости и говорить не приходится. Она ведёт домашнее хозяйство, и муж советуется с женой по всем важным вопросам. Надо думать, что есть среди самоедов и подкаблучники, которые во всём слушаются своих жён. Когда напьются, то супруги могут и подраться, но в обычной жизни самоеды — мирный народ.
У них не очень много детей. Я, во всяком случае, не видел многодетных семей — у родителей было не больше трёх-четырёх отпрысков. Иногда, конечно, бывает и больше, особенно в полигамных семьях.
Мы зашли и в другие чумы. Возле входа в один из них расположилось множество женщин с детьми, но они бросились в чум при нашем приближении. По всей вероятности, сделано это было из вежливости, а вовсе не из страха, потому что они с радостью согласились выйти из своего укрытия и сфотографироваться, как только мы попросили их об этом.
Во многих чумах мы заметили прикреплённые к внутренним шестам иконки. Самоеды поклоняются не только своим богам, но и христианским святым. Номинально они христиане. Но насколько искренне они верят — сказать сложно. Наверняка они в той же степени язычники, в какой православные. Надёжнее ведь всегда иметь возможность призвать на помощь и старых, и новых богов! Тем более когда дело касается оленей. С людскими проблемами поможет христианский Бог, но вот сможет ли он разобраться с животными?! Вряд ли, ведь в Европе нет оленей. Вот и приходится самоедам поклоняться всем богам — на всякий случай и в силу необходимости.
А в тундре у них наверняка есть жертвенники со стоящими на них деревянными идолами, которых они мажут оленьей кровью и которым приносят жертвы, справляя свои языческие обряды. Наверняка есть у них и шаманы, которые отвечают за хорошие отношения с потусторонними силами и могут войти в сношения с ними в случае нужды.
Большинство живущих здесь аборигенов крепкого и хорошего телосложения. Они не такие низкорослые, как наши лопари, но не выше ямальских самоедов и напоминают их чертами лица. У них практически ни у кого не растёт борода, а над верхней губой лишь у немногих наблюдается чахлая растительность. Только у единиц растёт борода. Женщины в большинстве своём ниже мужчин и более выраженного азиатского типа.
Несмотря на то что наш визит пришёлся на один из многочисленных русских православных праздников и никто не работал, лишь две-три женщины были одеты в праздничную одежду: одна — в красную кофту, а другая — в тёмно-синюю с красной оборкой. Остальные были в довольно замызганных оленьих балахонах. Впрочем, самоеды-рыбаки не особенно богаты и напоминают в этом наших саамов.