Мы ехали по плоской равнине, пересеченной реками, меж ярко-зеленых рисовых полей, где выпрямлялись смятые дождем растения. Повсюду трудились люди; даже они выглядели воодушевленными, несмотря на разрушения, принесенные ураганом. Они напомнили мне людей моей деревни с их несгибаемой перед лицом бедствия волей, с их нерушимой верой, что жизнь изначально прекрасна, а мир совершенен, что бы ни выпало на их долю. Интересно, сколько лет правления клана Тоган понадобится, чтобы искоренить эту уверенность из их сердец.
Заливные рисовые поля сменились огородами на террасах, а затем, когда дорога стала подниматься круче, нависшими над нами тусклыми, серебристо-зелеными бамбуковыми рощами. Бамбук уступил место соснам и кедрам, толстый слой иголок под ногами смягчил поступь лошадей.
Вокруг простирался непроницаемый лес. Иногда мы обгоняли пилигримов, совершавших нелегкое паломничество на святую гору. Мы ехали друг за другом, и это мешало нам разговаривать. Я знал, что Кенжи сгорает от нетерпения расспросить меня о прошлой ночи, но мне не хотелось об этом не только говорить, но даже и думать.
Через три часа мы подошли к внешним воротам храма, около которых теснились домики. Для посетителей были отведены специальные комнаты. У нас забрали лошадей, чтобы помыть и накормить их. Мы пообедали простыми овощными блюдами, которые приготовили монахи.
– Я немного устала, – сказала госпожа Маруяма после трапезы. – Господин Абэ, не задержитесь ли вы здесь со мной и госпожой Ширакавой, пока мы отдохнем.
Абэ не мог отказать ей, хотя и явно не хотел выпускать Шигеру из виду.
Шигеру дал мне деревянную коробку с просьбой пронести ее вверх по холму. Я также прихватил свою связку кисточек и чернильницу. Юноша из клана Тоган пошел с нами, улыбнувшись так, словно не доверяет всей процессии, хотя она должна была выглядеть довольно безобидной даже для прозорливого ума. Шигеру, конечно же, не мог пройти столь близко от Тераямы и не посетить могилу брата, тем более спустя год после его смерти и во время Фестиваля Мертвых.
Мы начали подниматься по крутым каменным ступеням. Храм был построен рядом с древней часовней. Деревьям священной рощи было не меньше пятисот лет: толстые стволы уходили вверх в лиственный покров, сучковатые корни цеплялись за покрытую мхом почву, как лесные духи. Вдали слышались голоса монахов, стучали гонги, звенели колокола. Наряду с ними раздавались звуки леса: стрекот цикад, плеск водопада, шелест кедра, зазывной щебет малиновок. Хорошее настроение, переданное окружавшей меня красотой, уступило место другому, более глубокому чувству: ощущению благоговения и предвкушения, словно вскоре мне должна была открыться величайшая и прекраснейшая из тайн.
Наконец мы подошли ко вторым воротам, за которыми теснился еще один ряд домиков для паломников. Здесь нам подали чай и попросили подождать. Через несколько минут к нам приблизились два жреца. Один из них был старик невысокого роста, уже дряблый, но с ярчайшими глазами и выражением несокрушимой безмятежности на лице. Другой – намного моложе – выделялся суровым лицом и мускулистым телосложением.
– Добро пожаловать, господин Отори, – сказал старик, омрачив без того хмурое лицо юноши из клана Тоган. – Мы похоронили господина Такеши с великой скорбью. Вы, конечно же, пришли посетить его могилу.
– Останься здесь с Муто Кенжи, – приказал Шигеру солдату и последовал вместе со мной за жрецом на кладбище, где под огромными деревьями рядами выстроились надгробные плиты.
Кто-то жег листья, и стелющийся дым окрашивал солнечные лучи в голубой цвет.
Мы втроем молча стали на колени. Вскоре подошел второй жрец со свечами и ладаном, которые он передал Шигеру. Господин поставил их перед надгробным камнем, и нас окутал сладостный аромат. Свечи горели, не мерцая, их не тревожил ветер, огни сливались с ярким светом солнца. Шигеру достал из рукава два предмета: черный камень, какие омывает море в Хаги, и соломенную лошадку, детскую игрушку, – и поставил их на могилу.
Я вспомнил слезы, которые лились из глаз Шигеру в первую ночь нашего знакомства. Теперь я понимал его горе, но на этот раз ни он, ни я не зарыдали.
Через некоторое время жрец поднялся, прикоснувшись к плечу Шигеру, и мы последовали за ним в главное строение отдаленного сельского храма. Оно было деревянным, из кипариса и кедра, поблекших с годами до серебристо-серого цвета. Несмотря на небольшие размеры центральный зал имел идеальные пропорции, отчего казался просторным и полным умиротворенности. Взор неизменно останавливался на позолоченной статуе Просветленного, которая словно парила в окружении огоньков свечей, будто в раю.