Тут ее живот заурчал.
Кáрэ развязал узелок. Разломил хлеб, кусок отдал Сю́те. Второй оставил себе. Они сидели молча, жадно откусывая куски хлеба. Кáрэ не отрываясь смотрел на костер, на танец языков пламени. На поднимающиеся к небу искры, которые растворялись в ночном небе, среди звезд. Становились ими. Слушал тишину, которую прерывало лишь пение птиц и потрескивание хвороста.
— Что это? — спросила Сю́та, глядя в небо.
Кáрэ поднял голову. Среди листвы виднелось темно-синее небо, усеянного бесчисленным множеством звезд.
— Звезды, — ответил Кáрэ.
Сю́та встала.
— Ой, мои братья и сестры! — воскликнула она, — какие же они отсюда, с земли, — она замолчала, подбирая нужное слово, — прекрасные.
Кáрэ посмотрел на Сю́ту. На ее восторженное, милое личико.
— Да, — проговорил он, — звезды прекрасны.
— Эй! — закричала Сю́та в небо, размахивая руками, — я здесь! Привет! Привет!
Ей ответило далекое эхо.
— Жаль, что они меня не слышат, — прошептала она.
Сю́та села обратно на валун. Широко зевнула.
— Ложись спать, — сказал Кáрэ.
— А ты?
— Я буду нас караулить.
Сю́та кивнула. На четвереньках забралась под навес. Еще раз широко зевнула. Легла. И тут же засопела.
Кáрэ тихо поднялся. Достал из кармана штанов шкатулку. Открыл ее. Из шкатулки вылилась вода. Кáрэ аккуратно развернул промокший насквозь рисунок. Положил его на валун, поближе к костру. В его свете Кáрэ видел, что линии поплыли, размазались. Но пока рисунок не высохнет, сделать он ничего не сможет.
Где-то в траве тихо стрекотал сверчок. Ему вторили множество других сверчков. Издалека раздался вой. Кáрэ вытащил катану из ножен, положил на колени.
Глаза сами собой закрывались. Зевота одолела. Кáрэ решил прилечь, немого подремать. Он свернулся калачиком у костра, подставив огню спину. Кáрэ хотелось бы сейчас оказаться дома. Не в замке Ши, а именно дома. В небольшом бревенчатом домике далеко отсюда. Лечь в мягкую кровать, укрыться пуховым одеялом. Почувствовать легкое касание губ матери на лбу. И услышать, как мама тихо напевает старинную песню, слова которой ускользали в пелене сна.
Ночь была темна. С неба светили только далекие звезды. Желанные звезды. Вязкая трясина мерзко хлюпала под широкими ступнями дореков. Ши не спал. Он сидел, откинув голову назад. Вторая подряд бессонная ночь. Голова раскалывалась от боли. Владыка пил настойку, которую дал ему лекарь. Только она не помогала.
— Остановитесь! — приказал Ши.
Дореки синхронно встали, опустили паланкин. Ши вышел, взял из рук дорека факел.
— Монсу́та! Где ты! Монсу́та! — закричал владыка в темноту. Ответом ему была тишина.
— Где он шляется! — пробормотал владыка, — Монсу́та!
Ши огляделся.
— Двигаемся дальше! — приказал он, возвращаясь в паланкин.
Болото сменилось озером, его безмятежной водной гладью, над которой поднимался полупрозрачный туман. Дореки шли по самую шею в воде, держа над головой паланкин. Ши все вглядывался в темноту.
— Господин, — позвал владыку один из дореков, — посмотрите.
Он выбежал из воды на остров, усеянный щепками. А вокруг острова, в воде, плавали сломанные стволы деревьев.
Ши вышел из паланкина на остров. Вырвал из рук дорека факел.
— Он был здесь, — сказал Ши сам себе, а потом снова закричал, — Монсу́та! Где ты!
В свете факела сверкнула торчащая из дерева спица.
— Принеси ее, — приказал Ши.
Дорек послушно исполнил приказ. Передал ее Ши. Тот покрутил спицу в руках.
— Проклятье! — закричал владыка, — Монсу́та не мог ее снять сам. Значит Кáрэ.
Вдруг дорек потряс полы одежды Ши.
— Чего тебе? — спросил владыка.
— Господин, — дорек низко поклонился, — мы устали и просим вашего позволения отдохнуть.
Ши молчал. Дорек весь затрясся от волнения, на покатом лбу выступили капли пота, поблескивающие в свете факела. Вдруг владыка метнул спицу. Она попала прямо в шею дорека. Из раны брызнула черная кровь. Дорек закричал. Его крик тут же потонул в крови, потекшей изо рта.