Клятву, говорит, даю:
Жди меня, моя звезда
Путь я верный изберу!
Ночь настала, ночь тема
К милой рвется паренек
Тропка к звездам не легка
Через тернии ведет.
Ночь настала, ночь темна
Ночь прошла и не одна
Не вернулся он тогда
Нету парня и следа.
Ночь настала, ночь темна
Сгинул парень говорят
Говорят, что жив пока
Говорят, сбылась мечта.
Ночь настала, ночь темна,
В поле бродит паренек.
Нету сна у молодца
Он к звезде своей идет.
— Красивая песня, — сказала Сю́та и еще раз широко зевнула.
Ка́рэ кивнул.
— Да. Красивая, — он помолчал, — очень. Мне ее м…, — Ка́рэ осекся, — мама напевала перед сном.
Он посмотрел на Сю́ту. Та спала мирным сном, повернувшись к Ка́рэ спиной. Ка́рэ укрыл ее сползшим одеялом.
Ка́рэ открыл шкатулку. Аккуратно достал рисунок. Развернул. Долго, не отрываясь, смотрел. На папу. На маму. На себя, улыбающегося, такого счастливого. Ка́рэ вздохнул. Грустно улыбнулся. Крепко-крепко прижал рисунок к груди. И закрыл глаза.
Яркий свет бил прямо в глаза. Ка́рэ невольно поморщился. Он открыл глаза. И замер. Он был удивлен. Он был растерян. Ведь проснулся он не в доме. Далеко нет. Перед ним простиралось бескрайнее белоснежное… облако. А вокруг стояло множество хрустальных домов.
— Сю́та, Сю́та, — говорил Ка́рэ, тормоша звезду за плечи, — проснись!
Сю́та села. Открыла глаза.
— Не может быть… — прошептала она.
— Где мы? — спросил Ка́рэ. Он испуганно оглядывался по сторонам.
— В Небесном городе.
Глава 7.
Фу́руи не спала всю ночь. Аромат спелой вишни заполнил собой весь дом и казался омерзительным. Старухе было то холодно, то жарко. В голове всплывали вереницей несвязанные друг с другом мысли. Они кричали. Громко кричали, как торговцы на базаре, перекрикивая друг друга. Пробуждали картины то прошлого, то настоящего. То будущего.
В одном бредовом видении Фу́руи увидела Ши. Он тогда был еще ребенком. Она нашла его одного, брошенного целым миром. В тот дождливый, пасмурный день она шла через город к себе. Были какие-то важные дела, о которых сейчас она и не вспомнит.
Волей случая или рока она свернула с большой улицы в темный проулок, где увидела худого мальчишку, в оборванном тряпье, вместо одежды, прятавшегося от дождя под козырьком дома. Он дрожал не то от холода, не то от страха. Не плакал, но громко шмыгал носом.
— Ты чей? — спросила Фу́руи.
Мальчишка не ответил. Лишь со страхом вжался в стену.
— Ты не боись. Не трону.
Из тяжелой сумы Фу́руи достала горсть спелых вишен, протянула Ши. Он худой, что было видно кости, рукой выхватил ягоды, как вороватый зверь. Уплетал одну за другой, не прожевывая. Только успевал выплевывать косточки.
Она, больно сердобольная, привела Ши к себе в дом. Тогда Фу́руи жила не в захудалой лачуге. У нее был большой, богатый дом, двухэтажный, капители колонн, поддерживающих крышу центрального входа, украшали узоры в виде веток со спелыми вишнями.
Как и у всех приличных волшебников, заваленный разным нужным и ненужным хламьем. В основном свитками, древними свитками, некоторые из которых стоили целое состояние. Хранилище мудрости предков. Большинство из них Фу́руи знала наизусть. Хранила только для учеников.
Мальчишка поначалу вел себя, как бездомный котенок: прятался по углам, запирался в выделенной ему комнате. Не подпускал к себе близко. Прислуге приходилось ставить ему еду возле порога комнаты.
Ужин приносила сама Фу́руи. Мальчишка, Ши, признавал только ее одну. Даже пускал в комнату. Вместе они сидели целыми вечерами и молчали. Он не отвечал на вопросы, Фу́руи надоело их впустую задавать. Так и сидели в свете свечи, глядели друг другу в глаза, пытаясь друг друга понять.
Ши был определенно человеком. Фу́руи не чувствовала в нем ни капли крови волшебников. Но интерес к магии он проявлял. Читал украдкой свитки, что старуха замечала, ведь после набега Ши в библиотеку они лежали в беспорядке. По ночам копошился в лаборатории, звеня склянками. Она решила его обучать. Ей нужен был ученик.