Самым обидным было то, что судьба дала Наде все, в чем она так отчаянно нуждалась, сама об этом и не подозревая, а потом, одним не совсем обычным летним вечером полгода назад начала медленно, но верно забирать все это у нее. И теперь девушке оставалось только бессильно сжимать руками пустоту, ощущая где-то в районе груди огромную пустую дыру, и пытаться самой не запутаться в собственной паутине лжи. Именно поэтому Надя сейчас поняла, что лучше бы и не знать всей этой свободы вовсе.
Свобода — а есть ли она вообще? Меняются лишь клетки, свободы не существует.
Отвернувшись от огромного окна, в которое было видно лишь серое небо и крыши ближайших домов, Афанасьева случайно на пару секунд встретилась взглядом с Виктором Сергеевичем, который всю пару даже не поворачивал голову в ее сторону, и непроизвольно вздрогнула. Хотя, возможно ей это просто показалось — для этого она сидела слишком далеко от него. Вздохнув, она подвинула сумку ближе и загородилась ею, надеясь таким образом спрятаться если не от всего мира, то хотя бы от Денницына.
Девушка искренне не понимала, почему почти весь ее мир теперь вертится вокруг фигуры этого преподавателя по философии и по совместительству бандита. Тот, от которого надо бежать со всех ног как можно дальше, только сильнее притягивал ее к себе с каждым днем. Почему он? Почему среди тысяч мужчин именно он?
Сквозь мысли Надя услышала голос Денницына:
— На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят возможности человеческого разума…
Чуть отодвинув сумку в сторону, Афанасьева внимательно поглядела на Виктора Сергеевича, продолжавшего рассказывать о «Критике чистого разума». Почему-то в последнее время всякий раз, когда она смотрела на него, ей начинало казаться, будто она знает его уже очень-очень долго. Будто они встретились не летом прошлого года, а еще раньше. Да ведь он и сам обмолвился пару раз о том, что его преследует чувство, будто они уже где-то виделись до этого. Но Надя прекрасно знала, что это все бред — ведь такого просто не может быть…
Тряхнув головой, она отогнала от себя все лишние мысли прочь и перевела взгляд на сокурсников, начав лениво разглядывать их. Киселева, которая мечтает найти себе папика и стать известной певицей. Несколько мужских лысых голов в спортивных костюмах, которые явно тусят с какими-нибудь «братками». Бекулова из первой группы, которая мечтает свалить за границу, ведь только там можно нормально жить, а не в этой «помойке». Горина, которая после пар бежит на работу в ларек. Рядом с собой она даже видела затылок и худющую шею Углова — пожалуй, весь факультет был в курсе того, что он уже полгода как ширялся и иногда прямо в университетском туалете, но никто не обращал на это внимание. Шаров, каким-то образом попавший сюда после армии. Полухина, у которой уже двое детей. И еще сорок невероятно удивительных людей… И среди них она, Надя Афанасьева, которая толком из себя ничего не представляет, но зато влипла в небольшую историю с философом. Совершенно разные люди сидят в аудитории и слушают лекцию, которая, по сути, им совершенно не интересна. Всё-таки какая же забавная штука эта жизнь… Усмехнувшись своим мыслям, Надя вновь спряталась за сумкой и закрыла глаза.
Через пару минут вместе со звонком на пятиминутку в аудиторию заглянула Медведева и, выяснив, что можно зайти, она гордо прошла внутрь с видом, что это не она опоздала, а все остальные пришли раньше, и, не поздоровавшись с преподавателем, быстро поднялась до ряда, где сидела Афанасьева.
— Привет, — произнесла Варя, плюхнувшись на соседнее с подругой место. — Что-нибудь важное пропустила?
— Не знаю, — Надя пожала плечами. — Я не… не вдавалась особо.
— В смысле?! — Варя подавилась воздухом и выхватила тетрадь Нади. — Ты, блин, не записывала ничего? Е моё…
— Да ладно тебе, — Надя попыталась приободряюще улыбнуться, — перепишешь потом у кого-нибудь.
— Только если кто-то вообще записывал все это… — Медведева вздохнула. Вспомнив, спросила: — А я не поняла, Афанасьева, ты что, в панки записалась? Лекцию не слушаешь, не пишешь, отсела на камчатку… Что творится вообще?
Надя закрыла глаза. Ей очень, очень хотелось рассказать Варе обо всем, что происходило с ней, но она не могла, просто не могла. Если уж она еще хоть и не совсем влипла в проблемы, но постепенно делает это, то вот тащить за собой еще и Варю она не хотела. Погибать — так одной.