Круглый глаз уставился на Ская вопрошающе.
— Лерре! — выдохнул тот с облегчением. — У меня чуть сердце не остановилось!
Ворон презрительно каркнул и принялся чистить перья.
— Будь Колдун здесь, он бы твой язык разобрал, — вздохнул Скай. — Ты уже знаешь, что случилось? Ты был в Сокрытой Гавани? Видел его? А Белую Госпожу? Как ты вообще меня нашёл посреди этого леса?
Но ворон только повернулся к нему хвостом, и Скаю пришлось удовольствоваться этим. Да ему, по большому счёту, было и всё равно — он просто был рад, что не один.
Скай проснулся утром, продрогший до костей. Костерок давно погас, всё вокруг заволокло туманом, белым, как молоко, и звуки вязли в нём, причудливо искажаясь.
— Лерре? — позвал Скай, но ворон не откликнулся.
Он торопливо натянул одежду — холодную, пропахшую дымом и всё ещё сырую. Попрыгал вокруг кострища, размахивая руками, чтобы немного согреться. Съел половину последней рыбины и отправился дальше полуголодный и очень мрачный. Он хорошо помнил карты и знал, что при самой большой удаче до реки на западе не меньше десяти поприщ, а то и все пятнадцать. А полрыбины на десять дней не растянешь.
Тем временем стало очень тепло, далеко вверху замелькало голубое небо. Страхи Ская проходили, будто вместе с туманом растворялись в воздухе. Лес вокруг был насквозь прошит солнечным светом, и мокрая трава сверкала, как усыпанная драгоценными камнями. Деревья вокруг стояли невероятно огромные, необхватные, выше корабельных мачт, укутанные мхом, будто мантиями. На разные голоса заливались птицы, кто-то шуршал в траве, блестящие глаза следили за Скаем из зарослей малины.
Вечером снова прилетел Лерре.
— А сегодня ты по каким важным делам летал? — весело спросил его Скай. Он сидел под деревом у костра и ножом подправлял отверстия в своей свирели. Она, конечно, была сделана не как следует и звучала довольно скверно, но, за неимением лучшего, Скай был и этому рад.
Он не торопясь доел свою последнюю рыбу и был очень голоден, но всё равно впервые с того дня, как он покинул Вечную Гавань, ему было так спокойно. Ничто его не трогало — ни страхи, ни пустые надежды, и вспоминать ни о чём не хотелось. Мирные звуки вокруг звучали почти как монотонный прибой: что-то затрещало в чаще, щёлкнуло, прошелестело, Лерре с парчовым шорохом расправил крылья. Может, к Лесу просто привыкнуть нужно, с дремотой подумал Скай. Может, если к нему привыкнешь, будешь чувствовать себя в безопасности, так же, как за толстыми городскими стенами.
Следующий день тоже выдался солнечный. Трава мягко пружинила под ногами, и идти было легко. Единственным неприятным ощущением был голод, но и он Ская не очень-то беспокоил. Его вообще ничто не беспокоило, даже закончившаяся вода.
Ни воды, ни еды, ни дороги. И уже полдня ни одного ручейка. Совсем нехорошо. Долго я так не пройду, безразлично думал Скай, переставляя ноги. Без еды быстро ослабну.
Ещё только перевалило за полдень, а он уже так устал, что даже ноги заплетались. В конце концов пришлось сбросить сумку и усесться под дерево передохнуть. Ну и подумаешь, подумал он, посижу немного… потом пойду опять.
Скаю казалось, что дремотное спокойствие наполняет лес до краёв, будто чашу. Он достал свою свирель и попробовал наиграть ту мелодию, которую услышал от Белой Госпожи, но у него ничего не вышло.
И тут он заметил между деревьями женщину. Она была очень высокая и тонкая. Босиком, в длинном платье из некрашеной ткани, без пояса или вышивки — но при этом ничем не походила ни на нищенку, ни на жрицу. Она стояла не шевелясь в тени и внимательно смотрела на Ская.
Он опустил свирель, и женщина улыбнулась.
— Не бойся.
— Я не боюсь.
Она кивнула, словно и не ожидала другого ответа.
— Мы в Хиллодоре. Страх сюда не заходит.
— Что такое Хиллодор?
Она снова улыбнулась.
— Если хочешь, ступай со мной.
— Вообще-то мне нужно на запад, — Скай без уверенности указал рукой, — к ручью. Может, ты знаешь дорогу, госпожа?
— Если хочешь, — повторила она, — ступай со мной, — и с этими словами пошла прочь.
Скай помедлил, но недолго. Сунул свирель в сумку, сумку забросил за плечо и зашагал следом за женщиной.
Она молчала и не смотрела на него, и ему тоже не хотелось ничего говорить. Он мог бы задать сотню вопросов, но ему слишком нравилась здешняя тишина, и неведомые тонкие запахи, и медный — уже предзакатный? долго же он сидел — свет. Он бы хоть целую вечность шёл так, ни о чём не заботясь. Даже мысль о Колдуне не тронула — мелькнула и исчезла, будто в омуте сгинула.