Делать мне больше нечего — малышей дразнить, хмуро подумал Скай. Но вслух ничего не сказал: уголок мешка норовил выскользнуть из пальцев, ослабевшие руки от напряжения звенели, как струны, и вся его выдержка уходила на то, чтобы не показать, как ему тяжко. А мальчишка будто и не замечал этой тяжести — шлёпал себе по лужам и болтал без умолку, даже дыхание не сбил.
— Мы теперь все живём у дяди Йокта, у него дом большой… А сам он сапожник. К нему аж из Болотистых Троп за сапогами едут, вот до чего он умелый… А что он молчит и брови хмурит вот так — ты не бойся, он всегда такой. Он только ко мне строгий… я ему в мастерской помогаю. Говорит: сниму сарту — в подмастерья возьмёт…
Он шумно вздохнул и весь как-то поскучнел, так что Скай удивлённо взглянул на него.
— Разве плохо — в подмастерья?
— Чего же плохо? Хорошо, конечно, — ответил мальчик, но прозвучало это неискренне. — Я бы лучше в крепость пошёл. В войско. Да разве мать отпустит?
Не отпустит, и правильно, подумал Скай, стиснув зубы и стараясь перехватить поудобнее потными руками клятый мешок. И правильно. Куда тебе ещё? Ты же совсем пустоголовый… такой же, как я был до своего первого боя…
— Да и дядя Йокт не отпустит. Хочет, чтобы я после него в мастерской работал. Сыновей-то у него нет, только две дочери. Саанья замужем уже, но их дом рядом, и мы всё вместе делаем. Вон их дом стоит, видишь? Муж у неё хороший, весёлый, из глины мне игрушки делал, когда я совсем малец был. Теперь он тоже на войне… А Тойт пятнадцать зим, она с нами живёт, и ещё бабушка, ну и Вихор. Это моего второго дяди сын, его зимой Нарекут… Мы ничего, хорошо живём. Только поля у нас своего нет. Нам старый Умвел Клочок четвертину уступает, а мы с Тойт взамен с уборкой ему помогаем, и пахать, и сеять — но это весной… Вот калитка открыта, заходи. Поле у него большое очень, у Умвела, а сын один, рук не хватает, а нынче ещё…
Но не успели они подняться на крыльцо, как дверь открылась, и навстречу им показалась рыжеволосая девушка. Она была нескладная, костлявая, в чистом переднике поверх платья. На плече пушилась толстая коса, а лицо было прямо медное от веснушек.
— Неужто явился наконец, — фыркнула она, уперев руки в бока. — Тебя только за смертью посылать. Тётка Лайяр знаешь как сердится? Мясо-то кипит давно, а у нас ни свёклы, ни морковки…
Мальчишка опустил мешок на землю и отчаянно заспорил:
— А я что, виноват? Если дед Умвел говорит: а подсоби ещё с редькой…
— Ой уж не отпирался бы, — девушка презрительно сощурила глаза и сбежала по ступенькам к мешку. — Давай сюда, бестолочь.
— Тяжёлый, — предупредил Скай, не без труда разгибая одеревеневшие скрюченные пальцы.
Но девушка смерила его весёлым взглядом.
— Для тебя-то — уж конечно, — забросила мешок одним рывком на плечо и ушла в дом.
— Тойт — она такая, — полушёпотом сказал Скаю мальчишка, тоже растирая ладони. — Это она не разозлилась ещё, разозлится — так подденет, хоть сквозь землю провались. Все парни с нашей улицы при ней тише воды ходят — боятся… Да ты входи. Матушка! Дядя Йокт!..
— Отец в мастерской, бестолочь, — послышался откуда-то из дома звонкий голос Тойт. — Тётка Лайяр, Ирек говорит, его редька задержала…
— Сама ты редька! — обиделся мальчишка. — Если правда старик Умвел попросил…
Скай вошёл следом за ним и остановился в нерешительности у порога. Ему совестно было ступать своими ногами в корке грязи по чисто выметенным половицам. И вообще всё тут было чистое: выскобленный стол, большая белёная печь, узкие коврики на полу и скамьях. Дом дышал в лицо Скаю теплом, а с кухни так умопомрачительно пахло едой, что желудок сводило.
— Лайяр — так мою мать зовут, — объяснял Ирек, стаскивая башмаки, облепленные комьями грязи. — Как реку. Ну, Лайярин — знаешь? А, конечно, дорога-то сколько дней вдоль неё идёт… А слыхал, говорят, это нархантское слово, только никто теперь не знает, что оно значит.
— Может, колдуны знают, — без уверенности предположил Скай. — Они ведь на Колдовском Наречии заклятья творят…
— А где ты их видал, колдунов? Говорят, они все сгинули после Лазурной Низины… Но ещё, если не брешут, то в Великом лесу…
— Ну будет, будет тебе кудахтать. Лучше б умылся, чтоб в дом грязь не нести, — проворчала, появляясь из кухни, осанистая старуха. Увидела Ская и замерла на мгновение, вытирая передником руки. Обежала его удивлённым взглядом с ног до головы: лохматые волосы, пыль, грязь, прорехи на одежде, босые ноги, хиллодорский плащ, меч. Да уж, есть на что посмотреть, подумал Скай с мучительным стыдом и поклонился.