— Ты в своём уме, раай-сар?! А ну убери меч!
— Этот низкородный хотел ударить меня, — прорычал Скай.
— А ты чего же стражу не позвал? Имлор свидетель, ты такой же дикарь, как Дастар… Убери меч, говорю, если не хочешь его лишиться!
Скай подчинился. В висках всё ещё бухали кузнечные молоты и его трясло, но самообладание понемногу возвращалось.
Стражник смотрел на него с высоты своего роста, нахмурив брови. У него было очень молодое лицо с веснушками на носу.
— Так-то лучше. Ты что, не знаешь, что бывает тому, кто в городе на другого меч обнажит?
— Вира? — ворчливо предположил Скай.
— Вира! А может, мне тебя сразу в кандалы? Ясно ведь, что платить тебе нечем.
— Попробуй, — буркнул Скай, глядя на него исподлобья.
— Ишь ты, грозный какой… Ты пойми, раай-сар, я тебе добра хочу. Я ведь вижу, что ты издалека и непростого рода. Но здесь у нас закон для всех одинаковый.
Скай молчал. Ярость отхлынула, и на смену ей пришло отчаяние. Надо было терпеть. Надо было продержаться. Пора уж и привыкнуть, что Фир-энм-Хайт далеко, и возврата туда нет…
Стражник тяжело вздохнул.
— Ладно уж. Дастар первым ударил тебя, сам виноват. Это я ему втолкую. Ты, хвала Имлору, его не покалечил, так что иди с миром. Только мечом налево и направо не размахивай, будь ты у себя на родине хоть королевский сын. Понял?
Скай торопливо закивал.
— Ну, уговор. И Дастару на глаза ты уж не попадайся.
— Хорошо. Спасибо тебе, почтенный.
— Эльнеддану скажи спасибо, — проворчал стражник. И, уже совсем собравшись уходить, вдруг остановился: — Меч-то отцовский?
— Брата.
— Ты уж береги его.
И он ушёл, а Скай привалился к дощатой стене и стал обдумывать положение дел. Что ж, в темницу не бросят и в суд не поведут. Хорошо. Шанс попасть в Сваттаргард пошёл прахом. Плохо. Выбор теперь невелик: или застрять в Н'ганнэн-Торе на месяц, а то и дольше, или отправиться с паломниками на Глаз Сокола, а уже оттуда — в Сваттаргард.
Скай остановил наугад портового работника и расспросил, где обычно останавливаются паломники. Его отправили в гостиницу неподалёку, и он долго плутал по здешним извилистым улицам, прежде чем нашёл нужное место. Гостиница была скверная, тёмная, грязная, и толстые крысы разгуливали там по лестницам, никого не боясь. Скай, поднимаясь, отшвырнул одну ногой.
Паломники действительно были здесь. Их было человек двенадцать, все, насколько Скай мог судить, крестьяне, набожные и пугливые. За место на корабле нужно заплатить арайну пять больших лун, объяснили они. Это деньги немалые, многим пришлось копить чуть не по полумесяцу всё лето.
Они были такие бедные, что Скай постыдился спрашивать, не могут ли они заплатить за него.
Арайн их корабля, как ему сказали, проводил дни в причальном трактире, и Скай — без большой надежды — пошёл обратно. Задержался в переулке, высматривая Дастара, нигде его не увидел и только тогда вышел на причал.
В трактире было тесно, душно, шумно. Коптили толстые свечи, башмаки прилипали к лужам пива на полу. Арайн отыскался за столом, с большой кружкой в руках. Он был слегка пьян и выглядел таким же нищим, как его паломники. Выслушав Ская, он сказал коротко:
— Пять лун.
Скай снова скрутил в себе гордость и пустился в объяснения и обещания. Арайн, в отличие от Дастара, дослушал его до конца и сказал совсем без злобы:
— Не повезу я тебя за просто так, парень. Я не так богат.
Он опрокинул в себя содержимое кружки и ушёл, оставив Ская в совершенном отчаянии.
Какое-то время Скай просидел в углу за стойкой, стискивая руками голову. Что сяду я на корабль, что здесь останусь — всё равно деньги мне нужны. Но где же их взять? Что у меня есть такого, чтоб продать за пять больших лун?
Он снова и снова перебирал в уме своё нехитрое имущество: штаны, башмаки, рубаха с поддёвкой, старая драная сарта, плащ, игла и нитки, огниво, моток верёвки, старый нож, над которым Колдун всегда смеялся. Даже если всё это продать и ходить в чём мать родила, не будет пяти лун.
Если только… меч? Ну, тогда точно быть мне богооставленным предателем. Что же тогда?
Но он уже знал, что. От одной мысли ему было тошно. Он снял с плаща заколку и долго, с настоящей болью, смотрел на неё. Она была тяжёлая, серебряная, с выпуклым парусником на курчавых волнах и рогатой линией берега над ними. Кто знал — сразу понял бы, что линия эта — Прощальный утёс. Это было самое последнее, что осталось Скаю от его славного происхождения. Расстаться с ней — всё равно что руки лишиться…