Глава 43
День… Второй… Третий… Он так и не смог набраться сил, чтобы ей позвонить или ответить на ее звонок. Сбрасывал. Снова и снова, а она, после четвертого раза, перестала пытаться. Черная дыра росла, поглощая всё больше и больше светлого в его душе, и он, чтобы ее не кормить стал просто отбрасывать чувства в сторону, закрывая от себя эту часть своей жизни. Это он умел хорошо, прямо-таки, профессионально. Обида в этом случае была лучшим выключателем эмоций, перебивая все остальные. Он покрыл себя панцирем собранности, выматывая до предела и на работе, и на тренировках, и это работало, ровно до того момента, пока она не переступила порог его кабинета. Просто зашла и закрыла за собой дверь, заставляя его замереть в немом изумлении. А она прошла неуверенной походкой до кресла и опустилась по другую сторону от него, сбросив сумку на пол. В голове исчезли все мысли, оставляя только подступающую к горлу панику – он не представлял, что делать, что ей сказать.
- Привет. Нам придется поговорить, Саш. – Юля сложила руки на коленях, сцепив в замок.
- Я сейчас занят, мне надо скоро уезжать. – он судорожно искал решение для того, чтобы оттянуть разговор, - давай я вызову такси, и ты поедешь ко мне домой, я закончу с делами, приеду, и мы поговорим.
- Ну уж нет, дорогой. Если я смогла сбежать из больницы, похерила все доводы и крики Игоря, доехала до тебя, трясясь в автобусе шесть часов через три дня после операции, то будь добор, прояви ко мне, если не любовь, то, хотя бы, уважение, и выслушай.
- У меня нет на это времени сейчас, давай позже. Мы обязательно поговорим. – он увидел, как она побледнела и закусила губу, опустив глаза.
- Что, вершить судьбы мира проще, чем разговор со мной? – она усмехнулась, вставая, - я знаю, что после этого ты больше не приедешь, лап, но это и к лучшему. Не надо было приезжать, не надо было вспоминать. И трахать меня тоже было ошибкой. Всё, что произошло – уже не изменить. Мои решения – только мои. И я не жалею, и не боюсь, в отличие от тебя, посмотреть в глаза случившемуся. И, в отличие от тебя, принимаю все последствия. А ты так и не вырос, Саш. Ты так и остался трусом. Трусом, который боится быть с женщиной, признавая ее равной. Подавлять, командовать, контролировать ты научился, а вот уважать, тем более женщину, ее право голоса и право на решения – нет. И можно прятаться за обидой и за жалостью к себе любимому, никем не понятому, но действительности это не изменит.
- Ты не имела права! – он сорвался на крик, - это решение двоих!
- И ты свое принял, когда купил таблетку, а потом спрашивал, приняла ли я ее, чтобы самому успокоиться! В чем я не права?! – она тоже перешла на крик, - И это не ты задыхался от боли с кровотечением! Это не из тебя отсасывали жизнь, которую ТЫ покалечил, как только зачал! Это не ты подыхал от решения лечь под нож, чтобы больше никогда не оплакивать прибавление на своем личном кладбище несостоявшейся жизни, которое мне приходилось убивать своим решением, на основе той реакции, которой я видела в твоих глазах, и в глазах других! Ты думаешь ТЕБЕ больно?! Попробуй окунуться в МОЙ ад! Попробуй пережить смерть, которую ты сотворил, играя в беспечного бога, а потом отказался, струсив! Ты ТРУС, Саша! И я не собираюсь искать силы, чтобы еще и тебя, бедного-несчастного утешать, когда мне самой хочется сдохнуть! И ты можешь винить меня в чем хочешь, больше разочаровать меня, чем ты это сделал сейчас, ты уже не сможешь. Лелей свое чувство боли и обиды, вскармливай свою ненависть ко мне, если тебе от этого легче. Но только это всё будет не рядом со мной. Я не позволю меня калечить и игнорировать, как вещь – захотел – достал, захотел – забросил в долгий ящик, пока не приспичело! Всё, что я должна была понять я поняла. И мне, правда, жаль, что так получилось. Но мы на этом закончим. Всё закончим, Саш. – Юля медленно наклонилась за сумкой, опираясь на кресло, ее руки немного тряслись, когда она ее подняла.
Он стоял и не знал, что ответить на то, что сейчас услышал. Вот, значит, что она чувствовала? Он закрыл глаза, пытаясь успокоить пульс, или хотя бы сглотнуть его с горла, но это всё никак не удавалось, и даже звук закрывшейся двери не смог его вывести из этого ступора.
Глава 44
Понимание того, что она ушла накрыло его спустя время, а на то, чтобы осознать, что она ушла насовсем, порвала с ним, пока он барахтался в своих чувствах, как щенок в озере, потребовался еще час… И он почувствовал, что осиротел… Как тогда, на кладбище у родителей, боль резанула душу, требуя в жертву его всего, не оставляя места ничему другому, кроме отчаяния. Он не хочет без нее… Он не сможет больше без нее. Больше не получится, как ни старайся, делать вид, что он прежний, после всех этих событий. Она своей болью разорвала его душу, заставив заглянуть туда, где прятался его собственный, самый большой страх, от которого он отгораживался практически всю свою осознанную жизнь, бежал, как от чумы, потому, что быть живым – это больно. Какой же он идиот, что отпустил того единственного человека, который может показать ему то, что он всю жизнь от самого себя прятал – ту сторону своей сути, где он остался тем, настоящим… И снова понять, что быть живым это чувствовать сердцем, пропускать через себя всё, что происходит с тобой и близкими тебе людьми. И боль – это не повод отказываться от жизни, хоть он себя и ощущал сейчас, как будто с него заживо содрали кожу, боль – это индикатор, что ты еще способен быть настоящим. И он действительно трус. Он трусил каждый раз, когда жизнь пыталась его поставить перед лицом чужой боли, когда он сталкивался с горем, то замыкался только на себе, и принимал решения исходя только из того, что ему было ближе, не принимая в расчет других. Он обвинил ее, даже не пытаясь представить, какова глубина ее отчаяния… Эгоист, чертов эгоист!