Выбрать главу

— Конечно пыталась. Сама знаешь, мне осталось всего пару глав. Я бы не стала добровольно затягивать работу.

Я не хочу показывать ей ту самоделку. 

Нет, конечно Неждановой нравится абсолютно все, что я пишу. Думаю, даже если бы я строчила отвратные бульварные романы, они бы все равно пришлись ей по душе.

Но Чернь, что сидит меж тех страниц, делала написанное слишком... депрессивным. Это заметет в голову Н. ненужные подозрения, мысли или вообще, о, ужас, заставит посадить меня перед собой со словами: “Давай поговорим о том, что ты чувствуешь”. 

Хотя, возможно, я не в той самой депрессии только из-за таких разговоров. Но, не смотря на это, они мне не нравились совсем. Когда над моими внутренними переживаниями нависает Нежданова и показывает их в своем свете, я чувствую себя маленькой неразумной дурочкой. 

Нет, Чернь не для ее глаз — это концентрат, он слишком едкий и густой. Вряд ли он испарится даже под ее суровым и трезвым взглядом. Чернь только посмеется над простотой Н. и продолжит себе сидеть в переплете бумаги и ниток.

— И ты, конечно же, не скажешь мне, что будет дальше? — она все не успокаивалась со своими расспросами. Иногда я задумывалась о том, с кем или чем вообще дружит Нежданова: со мной или моими произведениями.

— Нет, не скажу, — я попыталась изобразить хитрую улыбку, чтоб Н. показалось, будто бы я это на самом деле все уже придумала, просто еще не написала. 

Она чистила в этот момент картошку и была очень сосредоточена, чтоб не порезаться (моим-то тупым ножом?..), так что уловки не заметила.

А зря, ведь я ни черта не знала, что будет там дальше.

Возможно, мне придется переделывать почти половину черновика, когда я придумаю. А может написать всего главу, чтоб закончить — у меня нет никаких соображений о том, что именно на меня найдет, когда я наконец-то заставлю себя сесть за работу. Сяду писать то, что действительно нужно писать. 

Нужно просто потому, что не хватает до концовки всего несколько сцен. Пока же я трачу дни в пустую, разводя явно бесполезную тавтологию. 
Так всегда: почти всю книгу я набираю на одном дыхании, буквально за месяц без отрыва. Пишу, соединяю, крою, снова сшиваю. 

В такое время Н. приходит и кормит меня чуть ли не с ложечки, ибо я стараюсь не упускать ни минуты. А потом, когда нужно всего каких-то 20-40 страниц до финала — баста. Я застываю на месте и ничего не соображаю. 

Наверное, это от того, что в конце нужно сплести все ниточки сюжета, мысли и действия вместе. А как я могу это сделать, если я знаю и осознаю это все едва ли?..

Я пишу быстро, все приходит в процессе, я почти не задумываюсь о том, как это будет выглядеть в конце. 

Н. советовала мне писать по две книги или по три, если для подведения итога нужно гораздо больше слов. Но я не любила распыляться на несколько частей. Все, что я писала, самодостаточно и ограничено только двумя корочками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нежданова поставила кастрюлю на плиту и села ко мне за стол. Она открыла пиво, налила нам обеим по большущему стакану и первой сделаела глоток. Большой, почти такой же большой, как стакан. Надо ртом у нее остается пена, из-за которой она становится похож на старика с накрашенными губами. Я же нехотя глотаю хмельную холодную жидкость. Отодвигаю кружку подальше.

— Если бы открыла бутылку, то хоть что-нибудь написала.

Я морщусь и мотаю головой, всем своим видом, в который раз, напоминая, что я терпеть не могу пиво и все похожее на него. Даже квас не переношу. Считаю эти напитки какими-то слишком…  грубыми. Не такими, выпив которые можно написать что-то дельное. Особенно концовку — там мне нужна трезвая голова. Н. же думает, что у меня к финалу кончается фантазия.

Когда в дверь позвонили, я даже не удивилась. Королев без Н. и Н. без Королева — не комплект. Парень зашел улыбчивый, как всегда, чуть смущенный. Повесил мокрый зонтик на бельевую веревку в ванной, протер запотевшие очки — дождь начался когда вода в кастрюле едва-едва закипала — и зашел на кухню. Там же он довольно быстро сменил милость на гнев, увидев стаканы и открытое пиво. 

С ним он долго не церемонился — вылил содержимое в туалет, а тару отправил в помойку. Еще недолго поворчал и полез за диван (когда-нибудь он застрянет и мы с Неждановой не будем его оттуда доставать). Вытащил из закромов бутылку яблочного сидра и отработанным движением вскрыл.