— Нет, я не про плановую госпитализацию, а про срочную. В острое.
— Василий. Ну, Василий! Ты же и без меня знаешь, что суицидальные мысли и намерения — это две принципиально разные вещи. Меня одними только разговорами не напугаешь. Специализация суицидолога обязывает разбираться в вопросе, а не просто “на всякий случай” всех подряд класть в больницу.
— И что, вы предлагаете ждать первой попытки?.. Когда мысли перейдут в намерения? А если попытка будет удачная, что тогда? Меня же может не быть рядом.
— Успокойся, Вась. На, попей еще водички, — он через стол протянул мне графин, но я вежливо отказался. — А что сама твоя особа думает о том, чтобы начать лечиться?
— Ни в какую. Вот вообще. Я и так, и сяк пытался. Она шлет меня чуть ли не на три буквы.
— Значит, ты предлагаешь ее насильно что ли положить?
— Ну… Если это будет необходимо. Ведь может стать поздно!
— Исусе. Включи мозги давай, горе-ординатор. Мне что, рассказывать тебе порядок принудительной госпитализации? Ты вроде когда-то планировал даже диплом на нашей кафедре писать. До тех пор, пока она очевидно не представляет опасности для себя или окружающих, никто в медицинских структурах такими полномочиями не обладает. Иначе бы любого невротика по желанию родственников можно было в застенок отправить. А ты ей ведь даже не муж…
— Николай Николаевич, пожалуйста!.. Я готов тут перед вами на коленях ползать. Я же ее знаю, как облупленную знаю! Ну поверьте мне наслово, если она внешне это никак не выказывает, то это не значит, что она не дошла до кризисного состояния.
— Да, а еще не значит, что она все-таки дошла. И коленями мне тут пыль с пола собирать не надо, сегодня техничка не приходила… Вообще, где твоя гордость! Где твоя честь! Ты же врач!
— Николай Николаевич… — я уже не знал как его уговорить, только проникновенно смотрел в профессорские глаза под нахмуренными бровями. Если бы умел, то добавил в этот взгляд щенячей грусти. — Умоляю!..
Преображенский тяжело вздохнул и откинулся в кресло. Уставился на меня еще более нахмуренно. А я на него еще более жалобно, едва ли не плача.
— Тьфу ты! — он снова поднялся в кресле, махнул на меня рукой. — Посмотрите, Господь меня прости, что баба с мужиком сделала!.. Ладно! Я поверю тебе. Поговорю с психиатром на вашем участке, попрошу направить ее на обязательное освидетельствование ко мне. Там уже лично посмотрю, насколько ты ее знаешь… Но, Вася, взгляни на меня. Это очень важно.
Перед тем, как взорваться благодарностями, я посмотрел на Преображенского, но уже просто внимательно.
— Бригада за ней приедет. Привезет ко мне, как сейчас и обусловились. Но ты перед этим обязан, слышишь, я тебе говорю, обязан, найти какие-то доказательство более веские, чем твои догадки и мироощущения. Пожалей участкового! Он же должен будет в протоколе объяснить на основании чего и почему отправил твою девчушку аж к нам в НИИ. Понял? Напишешь мне о чем-то более серьезном, чем экзистенциальные речи, и все случится… Баста. Теперь свободен.
— Спасибо вам огромное! — я наконец-то принялся его благодарить. На радостях даже подскочил с места. — Спасибо!
— С тебя перевод в отделение психиатрии, — он засмеялся и пожал мне руку. — В конце-концов, если ты там не прогадал ничего, то в семейной жизни пригодится...
10.1
Мне пришлось позвонить Васе утром. Потому, что я обещала.
Нарушать обещания я не любила и именно по этой причине редко давала кому-либо слово — горький жизненный опыт учил, что зачастую обстоятельства оказываются сильнее человека. А если ты дал слово, то все, какие бы там не были причины для того, чтобы его лучше не держать, следовать ему придется.
И Королев об этой моей заморочке знал... И именно поэтому взял с меня еще одно обещание: поговорить с ним сегодня в обед, когда он приедет.
— Поехали на природу! — я подлетела будить Н, едва сама поднялась с кровати и отзвонилась Васе. Сон сегодня у меня был… Здоровый. Проспала как убитая и проснулась в семь часов утра. — Нежда-анова!
— Белая… Куда, что… Зачем? — она сонно перевалилась с одного бока на другой, но я стянула с нее одеяло.