— Чепуха! За меня не бойтесь, — ухмыльнулся Стоуни. — Во власти Господа нашего заступиться за того, кто с ним, не так ли?
Разговор перешел в теологическую плоскость: допустил ли Бог зло во Вселенной и в состоянии ли он очистить ее?
В холле поднялась нервная суета. С лестницы то и дело доносились тяжелые шаги, без сомнения принадлежащие представителям закона. Люди быстро заполнили этажи, наводнили лестницы; хлопнула дверь. Прогрохотала очередная порция шагов, хлопнуло еще несколько дверей и, наконец, началось великое столпотворение. Когда дверь гостиной открылась, они услышали голос полицейского:
— ... твою мать. Они что, туда сразу не могли заглянуть?
Человек в форме спросил Фина, проводил его в сад за домом и передал старшему инспектору Гейлорду.
— Один из наших умников в поисках веревок и зеркал решил посмотреть в сарае, — сказал он. — Пойдемте взглянем.
Они нырнули под низкую притолоку и увидели нескольких мужчин с портативными лампами, работавших вокруг металлического ящика в углу. Ящик стоял вертикально, похожий на кабинку сортира с открытой металлической дверцей и квадратным окошком, вырезанным в стенке. В свете ламп, пробивавшемся сквозь него, они могли разглядеть, что ящик был сделан из нескольких слоев стекловолокна и листового металла.
Также они разглядели пользователя оргонных ванн. На низкой деревянной скамеечке внутри, неестественно откинувшись, сидел мужчина. Его рот был открыт, а глаза закрыты.
— Доктор Эндрю Лодердейл?
— Да, — ответил Фин.
— Просто замечательно! Вся наша работа теперь летит ко всем чертям, и мы можем спокойно начинать сначала.
Фин внимательно присмотрелся к шее сидящего.
— Все же вы добились некоторого прогресса, — заметил он. — Веревка, по крайней мере, нашлась.
Глава седьмая. Теория профессора
Гейлорд и Фин снова оказались напротив друг друга за круглым столом для спиритических сеансов.
— Я начну с того, что попрошу вас отчитаться о ваших передвижениях между часом и тремя пополудни.
— И я начну с того, что пятеро из нас видели доктора Лодердейла живым до половины третьего, а возможно, и позже. Это должно сократить временной отрезок. — Фин продолжал описывать сцену, как он ее помнил, с момента ухода Дока до момента обнаружения ванной комнаты пустой. — Часы Хакеля показывали тогда десять минут четвертого.
— Значит, вы, Хакель, мисс Джонсон, Стоунхаус и Сонди были вместе. А остальные?
— Миссис Уэбб поднялась в свой кабинет за минуту до ухода Дока. Данк отправился на прогулку — в паб, полагаю — ровно в тринадцать минут третьего. Уходя, он взглянул на часы, и я машинально отметил время на часах Хакеля.
Инспектор записал это.
— Вы что, не носите часов?
— Нет, я приучаю себя отбрасывать время. Я обнаружил, что если я могу забыть дни, то минуты и часы забываются сами.
— Задам глупый вопрос. Что делала мисс Нэнси Мичи?
— Боюсь, инспектор, у нее слабое алиби. Видите ли, она утверждает, что в это время сидела в оргонном ящике. В том самом.
— Понятно. — Это факт занял в записной книжке Гейлорда полстраницы. — Она случайно не упоминала, что видела рядом с собой тело?
— Нет, но Нэнси склонна к скрытности.
— Ладно, разберемся. Итак, кто имел зуб на Лодердейла?
— Хакель. Они, можно сказать, «собачились на людях». Хакель убежден, что Док затаил на него злобу, потому что он, Хакель, отвергает спиритизм. Я в этом сомневаюсь. И я не думаю, что Хакель всерьез недолюбливал Дока, как бы тот не восставал против него.
— Значит, вы не считаете, что Хакель мог желать его смерти?
— Я бы так не утверждал, инспектор. Я только сказал, что он не испытывает к нему неприязни.
— Кому отходят деньги Дока и много ли их там?
— Я слышал, что он много денег унаследовал от своей жены. Предположу, что все они отойдут в казну общества, которой управляет миссис Уэбб.
— Женщины — подружки, помощницы по хозяйству, домработницы?
— Не было, насколько мне известно.
Гейлорд отложил ручку.
— Был морским биологом, и вот тебе на. После смерти сына бросает все и присоединяется к обществу. Похоже ли это на правду? Случаются ли с учеными такие резкие перемены?
— С ними случаются уроки воздержания от несвоевременных выводов, — ответил Фин. — Он не показался мне переменившимся или переметнувшимся. Больше того... Больше того, что знаешь, не скажешь.