Никто, казалось, не знал, что делать дальше.
— Не понимаю, почему нас не предупредили, — проворчала миссис Уэбб. — Мы рассчитывали увидеть его в последний раз.
Гробовщик повторно принес извинения.
— Видите ли, его отец хотел избежать неподобающей огласки — и мы, конечно, тоже. Если бы мы объявили время отправления, я уверен, в аэропорту прошла бы неуместная демонстрация.
— Безусловно, — кивнул Стоуни. — Мы всё понимаем.
Миссис Уэбб взяла сумочку и встала.
— А вот я не понимаю. Нас, по крайней мере, следовало бы известить. Ведь мы же не юные фанаты.
Хакелю на этот раз пришла в голову успокаивающая мысль.
— Вы забываете, весь вчерашний день у нас околачивался репортер. Подростковые демонстрации были бы ему просто бальзамом на душу. Одно неосторожное слово любого из нас...
— В таком случае всё в порядке. — Миссис Уэбб вздохнула. — Мы зря потратили время. Поехали домой.
Перед уходом Смерт предложил гостям чаю, но миссис Уэбб, обдумав это, направилась к выходу. В холле они прошли мимо двери с надписью «ЧАСОВНЯ», и Стоуни посетила идея.
— Прошу прощения, один момент. Прежде чем мы уйдем, я полагаю, вы не откажите мне справить в уединении молитву по душе Стива. Это займет не больше минуты.
— Конечно, — сказал Смерт и проводил его в часовню. — А я тем временем вызову по телефону такси.
Смерт явно чувствовал, что его долг по отношению к этерианцам исполнен не до конца, поэтому суетился возле них, занимая пустой болтовней, пока они ждали в передней. Погода, по общему мнению, была ужасной. С другой стороны, для февраля довольно сносно, не правда ли? Все согласились, что зима в этом году выдалась мягкой, и мистер Смерт надеялся, горячо надеялся, что так будет и дальше. Спиритизм? Он так и не смог окончательно определиться с этим вопросом, хотя предполагал, что это было нечто такое, даже нечто такое большое, что требовало рассмотрения со всех сторон.
Дверь часовни открылась, но это был не Стоуни. Вышел дородный помощник с лицом цвета сырой говядины. На нем был темный, плохо сидящий костюм, а в красном кулаке он сжимал то, что поначалу представлялось грязной половой тряпкой.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он, встряхивая тряпкой. — Кто-то оставил в часовне вот это.
Это был серый плащ Стоуни.
— Мидоуз, я не совсем понимаю. Преподобный джентльмен, должно быть, все еще в часовне, — он только что туда вошел.
— Даже не знаю. Сейчас там никого нет.
Все проследовали за Смертом в часовню. В узкой комнате стояли дюжина коротких скамей и драпированные бархатом козлы для гроба, но никакого преподобного джентльмена в ней не было.
— Я не понимаю, — снова сказал Смерт. — Преподобный Стоунхаус ушел через черный ход?
— Нет, сэр. Не мог он этого сделать, сэр. Мы с Генри работали на заднем дворе. Мы зашли, чтобы вынести гроб, и здесь никого не было. Потом мы увидели плащ, и я вернулся, чтобы принести его вам, сэр.
— Позвольте мне расспросить другого моего человека. — Вспотевший гробовщик повел их через занавешенный дверной проем, задержался только Фин. Сыщик первым делом быстро оглядел комнату, проверил за занавесями, заглянул под скамьи и даже приподнял край покрывала на козлах.
— Пыль к пыли, — пробормотал он и вышел вслед за остальными.
Второй вход в часовню вел к ярко освещенному крыльцу со стеклянным навесом. Крыльцо заканчивалось чем-то наподобие погрузочной платформы, где стоял припаркованный для загрузки черный фургон. Левая боковая дверь фургона была открыта — другой служащий траурного учреждения сидел в машине боком, спустив ноги на землю. Желтоватый лицом и худой, хотя не столь болезненной худобы, как хозяин, он ничем примечательным не выделялся, если не считать густой копны темных волос, свисающей на глаза. Он курил, но, заметив Смерта, быстро бросил сигарету на асфальт и наступил на нее. Его ровные белые зубы обнажились в гримасе, когда Смерт заговорил.
— Я видел это. Я видел это, Форбс. И фуражку ты не надел. Вы оба не надеваете фуражек. Сколько раз вам повторять?.. — Он двинулся вперед, чтобы поговорить с двумя помощниками наедине в том же истерическом тоне. Те неохотно надели свои черные матерчатые фуражки.
Этерианцы в растерянности попятились к двери, не понимая, участвовать ли им в допросе помощников или сохранять полный нейтралитет. Гробовщик тем временем продолжал вести себя так, словно вся проблема упиралась в ношение фуражки.
— Одно можно сказать точно, — подал голос Хакель. — Если он проходил здесь, кто-то из этих парней обязательно бы его увидел. Тот, кого зовут Форбс, тайком курил, поэтому, должно быть, не сводил глаз с двери, ожидая с минуты на минуту появления своего босса.