Таким образом, Хакель — мой главный подозреваемый, тем не менее двое других пока не отброшены. Один из этих троих — определенно Уэбб.
Можно ли всерьез говорить, что Уэбб убил всего лишь затем, чтобы у медиума-мошенника не было проблем? Если нет, то у меня есть теория поинтереснее. Вполне возможно, что Уэббы получают приличный доход, торгуя наркотиками. Например, у меня есть основание..,
Здесь вторая страница заканчивалась, а следующие страницы или страница отсутствовали. Фин перечитал письмо еще раз, пытаясь разобраться в нем. Доказательства Дока не имели четкой структуры, его теория была фрагментированной. Это едва ли походило на работу научного ума. И если недостающая часть была такой же рыхлой, как эта, зачем кому-то ее изымать?
«Возможно, что Уэббы успешные наркоторговцы». Фин решил немедленно и тщательно обыскать комнату миссис Уэбб. Она, должно быть, все еще занята духовызывательством внизу или сидит наверху в своем кабинете, но даже если бы она находилась у себя в комнате, он мог бы притвориться, что ищет библиотеку. В доме было мертвенно тихо, когда он спускался по лестнице. Из-под двери комнаты миссис Уэбб пробивалась полоска света, но это не означало, что хозяйка внутри. Не далее как сегодня Эрнестина жаловалась медиуму, что «нажгли много света».
Он приоткрыл дверь и прислушался. Ни звука. Он вошел.
«Боже ты мой, — промелькнуло у него в голове. — И здесь всё как в театральном фарсе». Первая сцена — миссис Уэбб в постели. Ее розовые пластмассовые бигуди и ночной чепчик с рюшами едва видны поверх женского журнала. Пухлая рука тянется, чтобы стряхнуть пепел с сигареты в пепельницу, расположенную рядом, но промахивается.
Вторая сцена — изумление Стоуни, расправляющего брюки, висевшие на спинке стула. Одна рука взмывает ко рту, другая прикрывает вполне приличную промежность его трусов в пикантную полоску. Прочие детали костюма будто специально подобраны, чтобы вызвать смех на задних рядах: черные носки с подвязками, черный нагрудник, подшитый к римскому воротничку (традиционный антураж, позволяющий священникам экономить на рубашках), лысина, жилет с дырками.
— На что ты уставился? — спросила миссис Уэбб у Стоуни. Затем она опустила «Вуменс Плейс», чтобы самой уставиться на незваного гостя. — Мистер Фин!
— Что это значит? — выдавил сквозь пальцы священник.
— Извините, ошибся дверью, — пробормотал Фин, дернул ручку назад и поспешил обратно к себе в норку.
Несколькими минутами позже, полностью одетый, пламенно-румяный, отчаянно серьезный преподобный Стоунхаус нанес ему визит.
— Позвольте мне прежде всего напомнить, что такого рода шпионаж недопустим ни в этом доме, ни в этой стране, — начал он без обиняков.
— Приношу свои искренние извинения.
— Весьма похвально, мы принимаем ваши извинения. Далее, считаю, будет правильным представить в истинном свете то, чему вы стали свидетелем. Могу я присесть?
— Да, конечно.
Стоуни сел, сосредоточившись на стрелках своих штанин. Он набрал воздуха в грудь.
— Я не хотел бы, чтобы у вас сложилось ложное впечатление, будто миссис Уэбб и я живем во грехе. Далеко не так. Все это вполне законно, уверяю вас. Но по личным причинам моя супруга предпочитает пока держать это в тайне.
— Полиция знает?
Стоуни сглотнул.
— Господи, нет! Зачем полиции об этом знать? Послушайте, это не имеет ни малейшего отношения к их расследованиям, ни малейшего!
— Не уверен. Но их может здорово задеть одна мысль, что вы от них что-то скрываете. Юридически это называется сокрытием фактов. Понимаете, такое утаивание обязывает полицию думать о шантаже и как следствие вытекающих из него убийствах: вас шантажируют — вы убиваете. — Фин взял письмо Дока и демонстративно сложил листы, пока объяснял полицейскую концепцию, наблюдая за глазами Стоуни. Священник либо был невинен в отношении его содержания, либо был опытным игроком в покер.
— Рискну предположить, вы правы. Мне лучше «признаться» им во всем. Просто это не казалось чем-то, что они должны знать.
Фин вернул письмо в конверт.
— Не могли бы вы сказать мне, почему это секрет?
— Дело в том, что миссис Уэбб — моя супруга — считает, что мы пока ничего не должны говорить. Она боится, что наш брак может выглядеть как публичное предательство ее первого мужа. Все-таки она общается с ним на каждом сеансе — непонятно, как воспримут это другие заседающие. Черт возьми, я с самого начала хотел сделать это достоянием общественности! Тогда нам не потребовалось бы устраивать подобных сцен.