— Это он, констебль! Это Генри!
Полицейский перестал фукать на собаку, обнюхивавшую могильный холмик, и поднял глаза. Потеряв шлем, он кинулся за маленьким человечком в белом халате, пытаясь короткими командами призвать его остановиться.
Ростом Бикер был вдвое меньше полицейского, находился не более чем в дюжине шагов от него и не двигался. Тем не менее констебль решил не рисковать и, с разбега вытянувшись в воздухе, захватом ног обеими руками повалил Бикера на землю.
— Стоять! Ты!..
— Проклятье!
Бикер медленно поднялся, изрыгая проклятья и держась за вывихнутое колено; констебль лежал на земле, чертыхаясь и потирая ушибленный локоть; двое мужчин в характерных спортивных пальто и твидовых шляпах детективов ринулись вперед на перехват своего клиента; испуганная собака быстро помочилась в потерянный шлем и улизнула. И все старания ни к чему не привели.
Билл сорвал с головы кепку и махал ею, словно полицейские находились в полумиле от него:
— Не его! Не его! Его!
Служащий парка тем временем удалялся все дальше и дальше. Теперь он перешел на бег. Казалось, он улыбался им в ответ, хотя, скорее всего, ровные белые зубы были стиснуты в гримасе паники. Еще до того, как погоня стартовала, он, должно быть, понял, что шансов мало — два детектива, констебль и старший полицейский чин (с беговой газетой в руке) недвусмысленно оживились по поводу его персоны. Генри замедлил бег и остановился.
Первыми до него добрались детективы. Гейлорд догнал их, когда они уже заломили руки мужчине. Один, казалось, пытался его куда-то вести, другой — изо всех сил удержать.
— Отличная работа, парни. — Гейлорд считал необходимым моральное поощрение. — Он уже что-нибудь сказал?
— Нет, сэр.
Генри потерял свою фуражку. Ему разрешили высвободить одну руку и убрать густую каштановую копну с глаз:
— Будьте вы прокляты!
— Тащите его туда, где он уронил свою палку.
Пленника доволокли до того места, за которым наблюдал Бикер.
— Эй! Ты! — сказал Гейлорд. — Ты какого хрена воткнул сюда эту затычку? — Он подцепил карандашом толстый, испачканный землей, шлепок замазки и приподнял его, обнажая конец пластиковой дренажной трубы. — Ты знаешь, что это такое?
— Я не буду ничего говорить.
— Это конец трубы, ведущей к могиле мистера Фина. То есть это вентиляционная труба. Другой ее конец соединен с отверстием в днище его гроба. Ты знал, что нужно искать где-то здесь, верно? В общем так, ты переоделся уборщиком и шарил вокруг своей палкой, пока не нашел выход трубы. Потом ты заткнул его. Я правильно объясняю?
Генри не ответил. Его провели к шатру, где, несмотря на парик и вставные челюсти, он был неожиданно представлен и официально опознан как преподобный Артур Стоунхаус.
Глава восемнадцатая. Завеса поднимается
Время превратит поражения в победы. Сегодня вечером поздние выпуски газет будут зубоскалить по поводу «убийцы в обществе спиритуалистов», а завтра, что ни говорите, все это даст грандиозный рекламный эффект. Отныне ни одна газета в Британии не напечатает название Общества Эфирной Мандалы с маленькой буквы, не употребит имя «Фин» с двумя «н». Реклама, плохая она или хорошая, генерирует мощные психические вибрации, и, питаясь ими, Общество будет расти.
Что касается роста миссис Уэбб, то во сне Морис убедит ее подчиниться ненавистному аллопатическому ножу. Ее операция на несколько лет отсрочит сладость, как она часто выражалась, окончательного развоплощенного единения с Абсолютным Всем.
Но сейчас боевой дух был подорван. С момента ареста Стоуни прошло несколько часов, и по городу поползли тревожные слухи. Этерианцы сидели в тусклом свете лекционного зала, ожидая, пока наступит меланхоличный вечер. У Данка разболелась голова, Нэнси лихорадило. Эрнестина была шокирована и сбита с толку, пытаясь понять, кто же такой «Тек» — полицейский шпион, посланный подставить Стоуни и дискредитировать спиритов, или детектив-экстрасенс, посланный Высшими Силами обезвредить ядовитого монстра. Раздраженные и злые, сестры Блейз вернулись в Челтнем. Сраженная горем и плачущая, миссис Уэбб слегла в постель.
Лекции ждали еще несколько человек: завсегдатаи лекций пожилого возраста, которые зашли, чтобы посочувствовать этерианцам и остались, чтобы выразить презрение лектору. Среди аудитории этого лектора не наблюдалось ни одной улыбки, чьим единственным подобием служила лишь ухмылка профессора Хакеля.
И все же появление оратора должно было вызвать улыбку. Его вечерний костюм выглядел так, будто в нем лежали (и в нем действительно лежали), а массивный тюрбан в форме тыквы слегка съехал набок. Вульгарный драгоценный камень из стекла, приколотый к тюрбану, мог быть третьим глазом, глазом, который никогда не закрывался, но и не переставал подмигивать.