— Друзья... — начал он. Раздался грубый смех, который прекратился, когда он добавил: — истины.
Я сказал, что мое погребение должно доказать невиновность Стоуни. Мне жаль, что все вы восприняли это как доказать, что он невиновен. Я имел в виду «доказать» буквально: доказать значит проверить. Исключение, всегда говорим мы, подтверждает правило. Оно показывает, что это правило ущербное. Моя проверка показала, что Стоуни ущербный человек.
Он начинал как мошенник, затем стал кладбищенским вором, а закончил тройным убийцей. Попутно он превратил группу миссис Уэбб в маленькую преуспевающую империю — стоимостью, полагаю, более полумиллиона — и, построив эту империю, женился на хозяйке.
Фину пришлось сделать паузу, чтобы дать залу возможность переварить шок от услышанного. После нескольких протестующих и несвязных реплик аудитории он продолжил.
— Под именем Генри Форбса Стоуни устроился на неполный рабочий день в похоронное бюро Роуздейл. В этом месте обслуживали похороны обеспеченье людей, и когда скорбящие собирались вместе для поминовения или похорон, они вели беседы.
Результаты этих бесед, несомненно, астральными путями подавались на стол для спиритических сеансов. Богатых наследников приглашали на сеансы и теперь определенная часть того, о чем они шептались на похоронах, продавалось им обратно в виде сообщений от духов. И все это благодаря Генри.
— Вы хотите сказать, что миссис Уэбб мошенница?! — вырвалось у потрясенной Эрнестины.
— Я вообще ни единым словом не затронул миссис Уэбб. Она работала медиумом в прямом смысле этого слова, то есть служила посредником, передавая тривиальную информацию от Генри к клиентам, и совсем не тривиальные суммы от клиентов к Генри. Как и большинство медиумов, она, безусловно, не всегда искренне действовала на своих сеансах, зато, — также как и многие, — по всей видимости, искренне верила в свои способности. Но позвольте мне поговорить об Артуре-Генри Форбсе-Стоунхаусе.
Дэйв стал первой угрозой империи. Он был не только наркоманом и вором, ему, казалось, нравилось заставлять страдать других, возможно, потому, что он сам страдал подобным образом. Дэйв имел своего рода извращенное хобби — копаться в чужом белье. То есть выведывал грязные, в его понимании, секреты, а потом угрожал оглаской, но не в целях шантажа, а просто для того, чтобы с интересом наблюдать, как люди будут изворачиваться.
Читая письма миссис Уэбб, он узнал, что ее первый муж, покойный «Морис» жив. Я бы добавил, и живет в Солсбери, Родезия. Дэйв намекнул на «Солсбери» во время сеанса, и я полагаю, что это, должно быть, напугало Стоуни.
Не то что бы этот секрет был опасен сам по себе. Но если Дэйв смог откопать Мориса, то остались ли еще скелеты, которых он не эксгумировал?
Дэйва нельзя было подкупить или запугать; у него было достаточно денег для его ужасных потребностей, а что может напугать человека, каждый день глядящего в лицо смерти? Но его очень легко можно было убить. Нет никого более уязвимого, чем наркоман. Сотни людей убивают каждую неделю, и никого толком это не интересует. Итак, Стоуни убивает его, и это было идеальное преступление.
— Что вы имеете в виду? — пробормотал Хакель. — Ведь если вы поймали его, как оно может быть идеальным?
Третий глаз подмигнул.
— Я не поймал его. Ему все сошло с рук. Я знаю, он имел массу причин убить Дэйва. И средство. И возможность. И я знаю, что он убил еще двоих. Но — отчасти «благодаря» вам, профессор — я не знаю,убил ли он Дэйва.
Фин вернулся к обстоятельствам смерти Дэйва.
— Финал этой истории выглядит так: Дэйв уходит в ванную с пакетиком яда, готовит его и вводит себе в вену. Следовательно, убийца — один из тех, кто прикасался к пакетику.
Мы можем исключить торговца, который продал его Нэнси, поскольку, по ее словам, он не знал, для кого тот предназначался. Остаются трое: сама Нэнси (которая принесла его в дом для Дэйва), Стоуни (который признает, что выбил пакетик из его руки) и вы, профессор (который признает, что прикасался к нему).
Вы говорите, что Стоуни положил наркотик в карман, позже подменив его пакетиком с ядом. Но Нэнси утверждает, что это, наоборот, сделали вы. Один из вас, должно быть, лжет.
Профессор, если я дам вам слово, что верю в вашу невиновность, то можем ли мы прямо сейчас рассчитывать на вашу откровенность?