— Нет, профессор. — Фин наклонился за кафедру и вытащил рогульку из орешника. — Не соблаговолите ли вы рассказать нам, что это такое, и показать, как это используется?
Хакель взялся за раздвоенные концы обеими руками.
— Это волшебная лоза, как все вы, наверное, догадались. Сначала берем ее вот так...
— Профессор, вы в буквальном смысле не с того конца взяли палку. Возьмите ее другим концом, и она станет орудием убийства.
Хакель развернул рогульку.
— Я все еще не понимаю.
— Представьте себе зарубки, сделанные на разветвлении, как на той рогульке, что я взял со стола кабинета, когда устраивал сеанс с доской. И представьте, что вы намотали на эти зарубки толстый жгут из скрученных вместе канцелярских резинок, взятых с того же стола. Одним словом, получили пращу. Проще говоря, рогатку. В качестве снаряда он использовал небольшой камень или каштан — любое, что можно подобрать с земли во дворе.
— Весьма слабое орудие, — сказал Хакель, возвращая рогульку. — Ни силы, ни точности.
— Этого и не требовалось. Апофеозом выступления Стива должна была стать демонстрация того, что обе его руки свободны. Стив отпускает перила и балансирует на каблуках — высоких каблуках своих нелепых ботинок. Легкий толчок, главное неожиданный, неминуемо низверг бы его с узкого выступа.
Что касается точности, то ярко освещенная мишень на расстоянии шести ярдов не требует многого. Уверен, Стоуни хорошо попрактиковался в парке.
И в убийствах хорошо попрактиковался тоже. Поэтому, когда в доме появился сыщик и стал вынюхивать, он решил по возможности не убивать его. Лучше пусть умрет «Генри», оборвав все ниточки, которые ведут в Роуздейл. Он уничтожил информацию из тех папок, от которых шли ниточки напрямую к похоронному бюро Роуздейл, и использовал скарабея, чтобы навести меня на ложный след, по которому я мог бы прийти к ложному выводу.
Именно Стоуни организовал визит в Роуздейл на то время, когда там должен был дежурить Генри. В часовню он вошел, имея в кармане все необходимое для превращения в «Генри»; воротничок священника и нагрудник были надеты поверх обычной рубашки и галстука. Черный костюм хорошо подходит как для священника, так и для помощника гробовщика. Очень удобно.
Словно быстро переодевающийся актер он вошел в одну дверь как преподобный Стоунхаус, сбросил плащ и изменил внешность, а в другую вышел как Генри Форбс. Он знал, что я могу заподозрить двух помощников, поэтому довел «след скарабея» до дома Генри и оборвал его там. Нетрудно заставить себя исчезнуть, когда ты не существуешь.
Затем снова став Стоуни, он вернулся домой. Констебль на посту представлял помеху, поэтому он вошел через сад, влез в кухонное окно, убрав, естественно, за собой всю грязь, которую принес на ногах. Дальше ему оставалось только проникнуть в парадный холл и «потерять сознание». Существует, пожалуй, не менее пятидесяти способов отключки — от задержки дыхания до самогипноза.
— Здесь я на вашей стороне, — сказал Хакель. — Но как вам вообще удалось разглядеть его двойную сущность?
— Поначалу я предположил, что он выбрался из часовни в гробу. Но вряд ли он мог позволить себе вылететь в нем в Германию, так что ему нужно было выбраться из гроба до момента прибытия груза в аэропорт. Сделать это он мог только будучи в сговоре с одним или обоими помощниками, а если такой сговор существовал, то вообще не требовалось никакого побега в гробу. Он мог просто уйти.
Затем, когда я забрел в комнату миссис Уэбб и застал его там, я отметил две вещи: во-первых, комбинацию «воротничок-нагрудник» удобно использовать, когда нужно, например, быстро переодеться. Во-вторых, он поднес руку ко рту. Жест смущенного мужчины, несомненно, но и жест человека, не вставившего зубные протезы. Я начал задаваться вопросом, смогу ли я узнать его без знаменитых «клыков» Стоуни. Действительно, заменив их парой ровных белых зубных протезов, он стал другим человеком.
Эрнестина, покрасневшая и раздраженная, сказала:
— Есть одна вещь, которую вы не потрудились объяснить. Как скарабей перенесся от Стива, когда он умер, на ковер в гостиной, где мы его нашли? По крайней мере, здесь вам придется признать, что произошло чудо.
Фин уже собирался объяснить, как вдруг почувствовал жар и раздражение остальных. Он уже лишил их большей части любимых чудес. Было бы жестоко продолжать.
— Я точно не уверен, — ответил он. — Возможно, есть некоторые вещи, которые нам не суждено понять, не в этом мире.