— Полагаю, вы проверили и зеркала — место соединения стекла с рамой, а также кровати, ковры и занавеси?
— Безусловно; а когда мы покончили с мебелью, то занялись самим зданием. Мы исследовали каждый дюйм по всему особняку, а также стены двух примыкающих к нему домов — опять-таки с помощью лупы. Дворы были вымощены кирпичом, обследование мха между камнями не выявило повреждений.
Дюпен впервые вступил в разговор.
— Предполагаю, особняк имеет длину, по меньшей мере, пятьдесят футов, — сказал он. Префект кивнул. — И в нём, по меньшей мере, три этажа, каждый высотой в двадцать футов. А на каждом этаже, по меньшей мере, по четыре комнаты. Если на осмотр комнаты у вас есть только неделя (посвящая этому и шесть ночных часов), — он остановился, погрузившись в лёгкие умственные вычисления, — надо осматривать шестнадцать и одну пятую квадратного дюйма в секунду. Упомянутый вами опилок, оставленный буравчиком, должен иметь в диаметре четыре или пять тысячных дюйма, а при форме яблока — одну тысячную. Тем самым, если один из вас изучит за секунду площадь такого «заметного яблока», на квадратный дюйм ему потребуется четыреста секунд, или восемнадцать и две трети минуты.
— Отсюда следует, что осмотр одним человеком квадратного фута займёт девятьсот шестьдесят минут, то есть шестнадцать часов. Комната со сторонами длиной в двадцать пять футов и высотой в двадцать футов имеет общую площадь поверхности в три тысячи двести пятьдесят квадратных футов, так что одному человеку для её исследования понадобится немало времени.
— Естественно, я задействовал...
— Больше одного агента? Я также сосчитал, что для исследования комнат согласно вашему рассказу понадобится тысяча двести тридцать восемь агентов, одновременно занятых с самыми сильными лупами в одной маленькой комнате. И действующих, как вы говорите, бесшумно! Идите, идите, дорогой префект!
Я был ошеломлён. Префект же сидел словно поражённый громом. На несколько мгновений он как будто онемел и был не в силах сделать ни одного движения — он только недоверчиво глядел на моего друга, разинув рот, и казалось, что его глаза вот-вот вылезут на лоб.
— Вам отлично известно, что я имею в виду, мосье Г., — сказал Дюпен.
Префект покраснел. Затем, к полному моему изумлению, полез в карман и вытащил масло. Дюпен убедился, что это было то самое масло, о котором шла речь, и запер его.
— Можете идти, — холодно сказал он префекту. Этот достойный чиновник схватил шляпу, нацепил её в настоящем пароксизме радости, потом, спотыкаясь от нетерпения, кинулся к двери и бесцеремонно выбежал из комнаты и из дома.
После того как префект исчез, мой друг дал мне кое-какие объяснения.
Cцены из жизни страны слепых
Главным направлением творчества Джона Слейдека была научная фантастика. Но интерес к детективу (особенно к «невозможным» преступлениям!), позволивший ему создать несколько блестящих произведений «на чужом поле», дал знать себя и в этом «пограничном» (как, впрочем, часто у Слейдека) рассказе. «Сцены из жизни Страны слепых» — не чистая фантастика, но их сближает с этим жанром тематика научного поиска и гуманистический подход. Подобное часто писал Герберт Уэллс, к которому отсылает само название рассказа Слейдека. А ещё один знаменитый фантаст, Айзек Азимов (также не чуждый детективному жанру), опубликовал «Сцены» в созданном им престижном научно-фантастическом журнале, аналоге EQMM в своей области.
Нашёл в сюжете отражение и ещё один интерес Слейдека — борьба с мистикой и лженаукой. С этой целью автор и вводит в сюжет, а затем блистательно решает очень оригинальную «невозможную» загадку — каким образом целая деревня может становиться видимой только раз в неделю, по вторникам? Сам Слейдек, по всей видимости, не рассматривал этот рассказ как детективный и поместил его в свой сборник фантастических, пугающих и просто абсурдных историй о странных извивах человеческой психики. А любителям детективов он демонстрирует не только яркую «невозможность», но и пример того, что можно поднимать с помощью таких загадок, ничуть не снижая их интеллектуального уровня, серьёзные и актуальные проблемы.
Переводчик хотел бы выразить благодарность Егору Субботину, без помощи которого в составлении русского аналога анаграммы этот перевод был бы едва ли возможен.
Из окна факультетской гостиной виднеется посреди огромных глухих бетонных кубов факультетских зданий маленький квадратик зеленой лужайки. На безупречных чертежах архитектора он именуется «Двориком», но никто здесь его так не называл, да и никак не использовал. Только однажды «Корки» Коркоран — но об этом позже.