Их было три. Первый раздался в четверг вечером, когда я отсутствовал, обрабатывая версию, которая, по мнению Фреда, могла куда-то вывести. Когда незадолго до обеда я вернулся, Вулф раздраженно сказал:
— Собери их вечером — будут новые инструкции.
— Да, сэр. — Я подошел к своему столу сел и обернулся к нему:
— А что для меня?
— Посмотрим. — Он смотрел сердито. — Думаю, ты должен знать. Мне звонили из Бари. Сейчас в Италии ночь. Миссис Бриттон приехала в Бари в полдень и через несколько часов уехала на небольшом судне, чтобы пересечь Адриатическое море.
Я вытаращил глаза.
— Какого черта ее понесло в Италию?
— Не знаю. Мой информатор, возможно, знает, но считает необходимым соблюдать осторожность в разговорах по телефону. Я принял к сведению, что она там. На данный момент сохрани эту информацию для себя.
— Сол разнюхает. Он узнает.
— Оставь его. Он не узнает, где она, а если и узнает, неважно. Кто из вас более надежен, Сол или ты?
— Я думаю, Сол. Мне приходится себя постоянно контролировать.
— Да. Что касается мистера Кремера и мистера Шталя, мы ничего им не сообщаем. Если они продолжат ее поиски, то смогут найти еще что-нибудь. — Он вздохнул, отодвинулся назад и закрыл глаза, по-видимому, для того, чтобы составить программу помощи.
Итак, первый звонок от Телезио не приостановил оперативные действия и лишь смог повлиять на стратегию. Все изменилось после второго звонка. Он раздался в половине третьего ночи в понедельник. Конечно, в Бари это половина девятого утра, но я был не в состоянии осуществить этот подсчет, когда вдруг проснулся и осознал, что это не сон и телефон действительно звонит. Я скатился с постели и схватил трубку. Когда услышал, что звонят из Бари, Италия, мистеру Ниро Вулфу, я попросил телефонистку подождать, зажег свет и отключил сигнализацию, которая начинала трезвонить, если ночью кто-то попытается приблизиться меньше чем на десять футов к двери комнаты Вулфа, затем спустился на этаж и постучал. Услышав его голос, я открыл дверь, вошел и включил свет. Он выглядел очень величественно, лежа под электрическим одеялом и щурясь на меня.
— Ну, — спросил он.
— Звонок из Италии. Соберитесь с мыслями.
Он не допускает возможности, что ему придется говорить по телефону, будучи в постели, поэтому единственный аппарат в его комнате стоит на столике у окна. Я подошел и включил его. Он откинул одеяло, сделал корпусом ряд движений, встал, передвинулся босиком к столу и взял трубку. Даже в этих обстоятельствах я был поражен размером его пижамы. Я стоял и слушал тарабарщину, в которой ничего не понимал, но это длилось недолго. Ему даже не пришлось раскошеливаться, потому что и трех минут не прошло, как он положил трубку, посмотрел на меня с неприязнью, прошлепал к постели, опустился на край и произнес несколько слов, которые я не смог бы воспроизвести.
— Это был синьор Телезио. Он так осторожен, что понять его нельзя. Он сказал, что у него для меня новости, это ясно, но он настаивал зашифровать их. Вот его слова: «Человек, которого вы ищете, находится в окрестностях горы». Он не стал ничего объяснять, а давить на него было бы неосторожно.
Я сказал:
— Никогда не видел, чтобы вы так долго и с таким трудом разыскивали человека, как убийцу Марко. Он знает об этом?
— Да.
— Тогда весь вопрос в том, какая это гора.
— Можно смело предположить, что это Лофхен — Черная гора, по имени которой получила название Черногория.
— Этот Телезио заслуживает доверия?
— Да.
— Тогда нет проблем. Убийца Марко находится в Черногории. Спасибо.
Вулф положил ноги на кровать, засунул их под одеяло и вытянулся, если так можно сказать о человеке с такими габаритами. Он натянул одеяло в желтом пододеяльнике до подбородка, повернулся на бок и, приказав мне выключить свет, закрыл глаза.
Похоже, что он заснул, пока я поднимался наверх.
Эти четыре дня были самыми худшими за все последнее время. Хоть я и знал, что Вулф упрям, как стадо онагров, но в этот раз он побил все рекорды. Он чертовски хорошо знал, что объект ускользнул от него, что он полностью побежден и единственно разумным было бы передать дело Кремеру и Шталю с тайной надеждой, что оно заинтересует ЦРУ, и если вдруг у них объявится в тех краях турист, любующийся пейзажем, они сочтут возможным дать ему соответствующее задание. Более того, существовало, по крайней мере, два особо важных лица в Вашингтоне, причем один из них в Госдепартаменте, к которым Вулф мог обратиться с просьбой. Но нет. Не для этого упрямца. Когда — кажется, это было в среду вечером — я представил ему соображения, перечисленные выше, он их все отверг по следующим причинам. Во-первых, Кремер и Шталь решат, что он все выдумал, если он не назовет своего осведомителя из Бари, а этого он не может сделать. Во-вторых, они непременно схватят миссис Бриттон, если она вернется в Нью-Йорк и предъявят ей такое обвинение, что она полностью в нем увязнет. И в-третьих, ни полиция Нью-Йорка, ни ФБР не могут добраться до Югославии, а ЦРУ заинтересуется делом только в том случае, если это будет связано с их планами и проектами, что чрезвычайно нежелательно.
Между тем — и это производило жалкое впечатление — он продолжал платить Солу, Фреду и Орри, регулярно давал им инструкции и читал их отчеты, а я должен был участвовать в этом цирке. Не думаю, чтобы Фред и Орри догадывались, что их водят за нос, но Сол сообразил, и Вулф понял это. В четверг утром Вулф сказал, что Солу не обязательно докладывать непосредственно ему, а отчет могу взять я и передать ему.
— Нет, сэр, — твердо сказал я. — Я сначала уволюсь. Я согласен выполнять свою роль в этом проклятом фарсе, если вы настаиваете, но я не собираюсь убеждать Сола Пензера в том, что я слабоумный. Он и так знает.
Не знаю, сколько бы это могло продолжаться. Рано или поздно Вулфу пришлось бы прервать эту деятельность, и я предпочитаю думать, что это случилось бы рано. Стало заметно, что он не выдерживает напряжения; пример тому — сцена в кабинете на следующее утро, в пятницу, о которой и уже рассказывал. Что касается меня, я старался его не раздражать. Я просто предоставил ему возможность освободиться от этого дела, сообщив, что письмо Картрайта из Консолидейтед Продактс требует немедленного ответа, и напомнил, что однажды Картрайт заплатил за вексель двенадцать кусков и не пикнул; сцена, когда он сгреб бумаги со стола и закинул все в корзину, выглядела многообещающе. Я как раз решал вопрос, что делать дальше, когда зазвонил телефон. Я с удовольствием поступил бы с ним так же, как Вулф с почтой, однако пересилил себя и взял трубку. Женский голос спросил, приму ли я неоплаченный звонок из Бари, Италия, для мистера Ниро Вулфа, я согласился и позвал Вулфа. Он снял трубку.
На этот раз разговор был еще короче, чем в то воскресенье ночью. Я не умею разделять итальянский на отдельные слова, но, насколько понимаю, Вулф не произнес и пятидесяти. По его тону я понял, что новости опять неприятные, и выражение его лица, когда он повесил трубку, подтверждало это. Он сжал губы, свирепо глядя на телефон, потом перевел взгляд на меня.
— Она мертва, — мрачно сказал он.
Его всегда раздражало, когда я говорил таким образом. Он просверлил мне дырку в голове, требуя, чтобы при сообщении информации, я использовал четкие формулировки, в особенности при описании людей или предметов. Но, поскольку звонок был из Бари, а в той части света находилась только одна интересующая нас женщина, я не стал возникать.