– Я люблю тебя, моя возлюбленная Офелия, – сказал я. – Бессмертная Офелия, моя навсегда...
Боже, взгляни на эти маргаритки, циннии, лилии.
– Благородный Абеляр, – прошептала она, – я пришла попросить тебя о последней жертве. Я пришла, чтобы попросить тебя позволить мне умереть здесь, позволить мне умереть на твоих глазах, пусть я умру здесь, а не там, среди всех этих трубок и иголок, позволь мне умереть в твоей постели.
Я отстранился. Под кожей я увидел очертания ее черепа, кости плеч, на которых болтался запятнанный больничный халат. Ноги как палки, и руки такие же. Ужасный вид.
– Моя дорогая, моя милая, слава богу, что ты пришла, – сказал я, – но разве ты не видишь, что со мной случилось? Куда девалась твоя колдовская прозорливость? Я больше не принадлежу к людскому племени. Я больше не твой Благородный Абеляр. Я больше не сплю там, где меня может коснуться луч солнца. Посмотри на меня, Мона, посмотри. Хочешь стать такой, как я? – Что я такое говорю? Я сошел с ума, но уже не мог остановиться. – Хочешь стать такой, как я? – снова спросил я. – Потому что тогда ты не умрешь, если станешь такой, как я! Если будешь жить, насыщаясь чужой кровью. Ты станешь бессмертной вместе со мной.
Я услышал, как щелкнул замок в двери, взбесился было, но тут же притих, увидев, что входит Лестат.
Мона изумленно уставилась на него. Лестат снял темные очки и остановился под люстрой, словно купаясь в ее свете.
– Позволь мне выполнить Темный Обряд, Квинн, – предложил он. – Только так ты станешь гораздо ближе к своей принцессе. Позволь, я подарю ей свою сильную кровь, и тогда ваши души не будут закрыты друг для друга. Я давно стал мастером в таких делах, Квинн. Мона, хочешь узнать наши тайны? – Он подошел к ней. – Сделай свой выбор, красавица. Ты всегда сможешь предпочесть Свет, но только как-нибудь в другой раз, cherie. Спроси Квинна, если сомневаешься. Он его видел. Он видел Небесный Свет собственными глазами.
Пока он говорил, расхаживая по комнате, Мона слушала, приникнув ко мне, а он говорил о многом – как все для нас устроено, говорил о правилах и о том, как именно он их нарушает, о том, как выживают сильные и старые, о том, как молодые сгорают в огне. Он говорил и говорил, а она прижималась ко мне, моя Офелия, в своем гнездышке из цветов, такая хрупкая и дрожащая, такая маленькая, моя милая бессмертная Офелия.
– Я согласна, – сказала она.