И потому, что на Мишкиной стороне все признали преимущество — молодой ум, кузнец сдался.
— Верно, — оправдался он, — конечно, сообразилка у молоденьких что твой велосипед! Пешо́му не угнаться…
Потом Егор Жинжин потребовал, чтоб кузнец объяснил, как будет устроено орошение. Егор знал все от Мишки, но, требуя от кузнеца «пояснить» все, он надеялся, что при этом будет открыт главный изобретатель — его сын Мишка.
Кузнец, казалось, почувствовал, что именно с этой целью и требует Егор «пояснить». Он подошел к Мишке, который уже успел отскочить и с лихорадочной поспешностью привинчивал черпаки, и, дернув его за вихор, тихо сказал:
— Поясняй.
Но Мишка растерялся перед мужиками и, отступая за кузнеца, попросил:
— Дядь Петран… Ты вали… чего я?
— А я говорю, поясняй! — заорал раздраженный кузнец.
— Да чего я? — визгнул Мишка.
Замечая растерянность сына, вступился Егор. Он повернулся к мужикам и сдержанно, но достойно объяснил.
— Мальчонок, конечно, не привык к сходам, но обдумал сперва он. Пускай Петран объясняет.
— Давай, Петран, все одно, — нетерпеливо загомонили мужики.
Кузнец начал с того, что у него и мысли не было, чтоб изобретение считать своим, и что, собственно, сам Мишка тоже вычитал об этом из книги «Вестник знания», — он выволок из кузницы толстую засаленную книгу в красном переплете, — а в устройстве нет никакой хитрости, одна простота.
Системой цепных черпаков, приводимых в движение трактором, вода будет подаваться на вышку в главное корыто, а оттуда польет во все концы поля по корытам, укрепленным на «вот этих козлах». Он указал на деревянные крестовины.
Рассказывая, кузнец воодушевился. Воодушевление его, а еще больше быстрота, с которой эти последние дни кипела работа в кузнице, видимо, сильно повлияли на мужиков. Наступило глубокое молчание, выражающее общую расположенность к затее колхоза.
— Закачаем, Мишка! — воскликнул кузнец, присаживаясь на козлы закурить.
— Подсевать чего будете? — спросил кто-то из толпы.
— Гряды зачем нарезали? — осведомился второй.
— Свеклу, капусту да турьнепсу думаем для скота, — не поднимаясь, ответил кузнец.
Мужики молчали. И кузнец, выправляя цигарку, добавил:
— Еще кое-чего… — он, видимо, не стерпел, вскочил и закричал.
— По правильному настроению, которое мне дали в Комитете Московской партии, в колхозе мы должны повышать плату за трудодень. Разными культурами можно, конечно, повышать, как угодно. Например, капуста, опять, турьнепс и свекла дадут тебе скотину завести в самую прибыль, опять же с осени обязаны мы яблоневый питомник заложить.
— Родилось бы, Петран. Небо ноне страшно! Не помолаживается вовсе. Все белей и белей, — доброжелательно высказались из толпы.
— Нам теперь на все поднебесье чхать. Вон орудуют, — возразил кузнец и показал в сторону Картинок.
Там копошились все колхозники: одни из них обделывали гряды, другие врывали в землю чаны и кадки по указаниям Василия Ипполитовича.
— Дай бог! — воскликнул кто-то.
— Не даст! — внезапно крикнул Алеша Руль.
Все повернулись к нему. А он насмешливо и развязно пояснил свою мысль:
— Под соломенной крышей, я думаю, не удержится он у нас, господь-бог. А с железной вон Петран колхозникам трудодни барышить будет. Наплевать нам на господа, зато по всей местности нам слава: одна церковь и та соломой крыта.
— Руль! — оглушительно заорал кузнец. Но умолк и тяжело опустился на козлы.
Затараторил мягким и неустойчивым голосом Андрей Сладчайший.
— До́жили-дожи́ли, православные, дожи́ли. Смоленскую матерь христову, покров церкви нашей под соломенную крышу… До́жили-дожи́ли… Ни одного моленья на полях в атаку засуху. До́жили-дожи́ли…
Голос его, повышаясь все более и более, перешел в напев. Он беспрестанно твердил одно и то же.
— До́жили-дожи́ли… Смоленскую христову матерь… до́жили-дожи́ли…
— Забубнил, — негромко, но внятно заметил Мишка Скворец.
Кузнец опять вскочил и заорал.
— Забубнил, клоп вареный.
Андрей Сладчайший, не переставая вопить «до́жили-дожи́ли», поспешно выбрался из толпы и мелкими шажками засеменил домой. Толпа всколыхнулась. Вслед за Андреем мужики стали быстро расходиться. Вскоре у кузницы затихло.
— Забубнил — «до́жили-дожи́ли». Вот клоп вареный! — тихонько забранился Мишка Скворец.
— Черт с ним, — напевом вывел кузнец.
Потом внимательно осмотрел цигарку, которую он незаметно для самого себя растрепал пальцами, сердито бросил ее на землю и, наступив носком сапога, долго втирал ее в пыль. Затем отвел ногу, посмотрел, что получилось, и раздраженно выругался: