— Чего ж тянуть? Утрич засветло и натянем. А сейчас чего… тяни не тяни — зря, голова…
— Мы пойдем, Петран… чего же? Верно, зря, голова, — подтвердили другие и не спеша двинулись к селу.
Потом один из них вернулся, сказал, что утром они придут до света, и быстро побежал догонять своих.
К хору певчих присоединился чей-то мягкий баритон и, смиряя пронзительные голоса, повел мелодию самостоятельно и стройно:
И тут вскоре после мужиков к вышке подошел Егор, Мишкин отец. Заметив сына наверху, он крепко постучал палкой по одному из столбов вышки и, когда Мишка Скворец посмотрел на него, строго крикнул:
— Домой!
И, не дожидаясь сына, ушел. А Мишка Скворец, притаившись, долго лежал на перекладине. Кузнец горестно заметил:
— Ты работаешь, а тебя — под локоть. Ну, скажи на милость?..
Он тоже умолк, оборвалось и пение. Стало еще более темно и душно там, где кончались лучи от света костра.
Казалось, и нет ничего там, и — тревога…
Молебен о дожде состоялся не «завтра», как сообщал Мишка Скворец, а через два дня, когда колхозники наметили пустить воду. Совпали эти события потому, что и богомольцы и колхозники задумали выступить друг другу назло. Ожидая богомолья, колхозники почти не расходились два дня. Необычайной дружности этой способствовала отчасти «тонкая хитрость» Петрана: утром после той ночи, в которую он повздорил с мужиками из-за костров, в селе появилось воззвание к погрому колхозников.
Воззвание это якобы принес какой-то монах, которого действительно этой ночью видели в Казачьем хуторе. В полдень воззвание знали все поголовно. Богатые мужики наведались к Алеше Рулю за советом, как быть с богомольем. Алеша решительно настоял, чтоб перенесли богомолье.
— Дурак написал, — сказал он. — Нам такую запишут… С этого конца не возьмешь теперь. Тринадцать лет назад где были?
Воззвание богатые мужики оставили без последствий, но колхозников оно сильно встревожило. Здесь кузнец и схитрил.
Когда колхозники сбежались на работу и заговорили о воззвании, Петран отчаянно крикнул:
— Пусть сунутся. Я им так плесну!.. Держись, главное, вместе. А уж я!..
Отчаянность кузнеца и его таинственное «плесну» ободрило колхозников, а потом, в работе, и вовсе свело на нет всю их робость. Всем им казалось, что кузнец, ездивший в Москву, действительно имеет что-то необнародованное, чем он может «плеснуть». Либо бомба, либо кислота. Они уже не чувствовали себя беззащитными.
Робость их вновь, однако, вернулась утром в день молебна о дожде. Огромная толпа вывалила из церкви молча, и черные от времени хоругви на перекладинах повисли над богомольцами тяжело и неподвижно, как удавленники.
Вчера скоропостижно умерла глухонемая кухарка Алеши Руля, а сегодня в гробу она лежала в церкви, и, покамест мужики выстраивались и целовали престольную икону, священник наскоро отпевал покойницу.
Во время панихиды высокий и добродушный дьякон несколько раз отгонял от гроба Иёна; чем-то напуганный дурачок настойчиво лез к покойнице и склонялся над ее лбом, точно бы силился понять таинственные знаки на узкой полоске «венчика-молитвы», лежавшей поперек лица мертвой.
Мужики, ожидая духовенство, разговаривали вполголоса и сурово и угрожающе смотрели на мрачные лики хоругвей: мужикам казалось, что здесь, под знойным белым небом, они, хоругви, потеряли свою непостижимую силу, могущую открыть небеса и низвергнуть дождь.
Бодрость и надежда, которая была у всех в прохладной церкви, теперь исчезла, все стали потные и вялые. Хотелось ветра, прохлады и воды.
Когда духовенство покончило с панихидой и начало молебствие, толпа, вытягиваясь, не спеша тронулась вслед за хоругвями. Андрей Сладчайший шел с хором вслед за последней иконой и внимательно дослушал возглас попа.
Влюбленный в свой голос, он радостно встрепенулся и, приказав хору молчать, один подхватил молитву:
Толпа ободрилась, заслышав его ласковый и утешающий голос.
Какая-то старушка, обутая в толстые белые онучи и в новенькие лапти, осталась у церкви одна: она никак не могла решить — вернуться ли ей к покойнице-глухонемой или следовать за богомольцами. А решившись, она засеменила, догоняя толпу. Путь ей пересек Егор Жинжин, отставший от всех. Его заботил сын, Мишка Скворец, который минувшую ночь не пришел домой и заночевал с колхозниками, так как сегодня «пускали».
— Куда же, батюшка Егор? — заботливо окликнула его старуха.