— На кудыкин двор кур доить. Пойду, может, сиську найду, — огрызнулся Егор.
Старуха сердито плюнула ему под ноги:
— Тьфу!
— Сама — тьфу! — ответил Егор и быстро зашагал напрямик огородами к колхозному полю, торопясь опередить богомолье.
Колхозников он застал у трактора и у водоподъемной вышки. Видно было, что робость не покинула их: они теснились, стараясь быть ближе к кузнецу, то и дело оглядывались на село, откуда слышался тяжелый, но неторопливый топот людей и ласковые возгласы Андрея:
Особенно струсил Сергей Камарь. Он ни на шаг не отходил от Петрана, намасливавшего подъемную цепь и зубчатку густым оленафтом. Петран, отрываясь от работы, убедительно клял его и за робость и за бестолковость.
— Ты хоть бы штаны у бабы другие в запас выпросил, — урезонивал кузнец, — неровен час поносом со страху прошибет. Иль дай я тебе эти маслом пропитаю, чтоб не промокло. Определенное спа́сево.
Сергей Камарь тихонько ныл, оправдываясь:
— Наоборот, Петран, я не трушу. Пусть иные трусят. Меня убьют — не шубу сошьют. Непривычно вот. Давно ли всем селом на молебны ходили, а теперь вот отщепились… Шутка ль молвить?..
— Поди прищепись, — говорил кузнец.
— Наоборот, Петран, я прищепляться не согласен. А так… вроде… Опять записка эта про убиение всех… — тянул Камарь.
Мишка Скворец лазал по вышке. Так как все уже было готово, он не знал, что ему еще сделать, хватался за все без толку и очень стеснялся: ему казалось, что подошедший отец замечает его ненужную суетливость. Егор действительно сразу же заметил его суету, но не подал виду. Приблизясь к вышке, он ощупал столбы, потряс их и, не глядя на сына, громко спросил:
— Вода пойдет, эй, Скворец?
— Говорил вчера ведь… — раздраженно отозвался Мишка.
— Смотри… — внушительно произнес отец и погрозил пальцем.
Потом он подошел к кузнецу и хозяйственно заметил:
— Вроде, как ремень вперекос, Петран.
Кузнец не ответил, он вытер тряпкой руки и направился к трактору.
— Отстранись, Егор, пускаем! — крикнул он Егору Жинжину, все еще осматривавшему приводной ремень.
Потом он поднял обе руки и повернулся в сторону села.
— Постой пускать. Мы их сейчас встретим, — приказал он трактористу.
Так, с поднятыми руками, он стоял несколько минут. Все колхозники тоже повернулись к селу. Общего оцепенения не выдержал Мишка Скворец и закричал. В голосе его слышались нетерпение и слезы:
— Пускай!
Кузнец оглянулся на него и, не опуская рук, потряс кулаком.
— Я… т… тебе… — свирепым шепотом погрозил он Мишке Скворцу.
Когда, наконец, в просветах между крайними избами показались хоругви и пестрая толпа богомольцев высыпала за село, Петран опустил руки и уж потом сказал окончательно:
— Приступай.
Трактор задрожал, отхаркался вонючим дымом, потом загудел ровно и грубо. Дернулся привод, и несколько секунд маслянистый ремень блестящей черной лентой плыл наверх, к вышке. Загремела подъемная цепь, заглушая скрипение деревянных столбов. Первые зачерпнувшие воду ковши полезли вверх к приемному корыту. Потом как-то сразу трактор оглушительно завизжал, тотчас же подъемная цепь с ковшами подпрыгнула вверх.
Теперь уже нельзя было разглядеть ни маслянистых пятен на приводном ремне, который тяжело шлепал воздух, ни цепи, ни ковшей. Подобно черным ядрам, они летели вверх, а оттуда, уже пустые, падали в воду, далеко разбрызгивая пену.
Вода в реке стала мутной, а вдали от вышки на спокойной поверхности проступила большая, многоцветная радуга от водяной пыли.
Всех, даже Мишку Скворца, даже кузнеца Петрана, напугали тот рев, бульканье и грохот.
Первым опомнился Егор Жинжин. Сквозь шум он услышал, как над ним, по главному корыту к отводным, хлынул тяжелый поток воды, глухо, но мощно шелестя по железу.
— Вода! Вода! — исступленно закричал он. — Идет! Мишка, ах ты, паголовок, идет! Идет! Говорю тебе, слазь сюда.
Он бросился было лезть на вышку к сыну, но Мишка слезал, и, когда оба они очутились на земле, Егор любовно, но крепко огрел сына под затылок, схватил его за руку и поволок в поле вдоль длинного ряда корыт.
— Ах ты, паголовок! А? — кричал он. — Я думал — зря. Ах ты, паголовок!.. — Потом он круто остановился, повернул опять к колхозникам и опять побежал, волоча Мишку и не переставая восклицать:
— Какой паголовок! А?.. Воду пустил. Не подумайте, что кузнец. Ах, паголовок!
Егор был уверен, что только он, Мишка, сын его, пустил воду.