Тогда Андрюша решил, что во всем виновата она. Он уселся еще плотнее, «прогнал» снова голубя и отказал:
— Не слезу.
— Гармонь расшибу пойду, нечистая сила! Слазь! — разгоралась мать.
— Гармонь казенная, мамка. Расшибешь — в ответе будешь, — тихо разъяснил Андрюша.
Мать поспешно скрылась. А он подумал, что мать и вправду может осерчать и искалечить полубаян, и слез. Когда в избу вошел сын, мать возилась у печки и не проронила ни звука.
Это еще больше растревожило Андрюшу. Он упал на постель и, кутаясь в поддевку, вдруг всхлипнул, а потом завыл грубым и ровным голосом.
Мать не подошла к нему, но тоже вдруг заплакала, прислонясь к чулану. Плакала она тихо, без всхлипывания, часто вытирая глаза грязной и шершавой ладонью.
Больше недели изо дня в день Андрюша-гармонист тихо ходил по колхозному полю, стараясь ни с кем не встречаться и никому не мешать. Бурая земля теперь почти сплошь была засажена капустой; лунки были только что политы и чернели под свежими, бодро зеленеющими ростками.
На тринадцатый день после открытия оросительной водокачки ждали дождя: уже два дня как по утрам потягивал ветерок, небо начало помолаживаться, задергиваясь длинными, бледными полосами, похожими на Млечный Путь. На тринадцатый день начало беспощадно парить, загромоздились частые лиловые, с белоснежными краями облака, заволакивая синие прорывы неба.
Почувствовав усталость, Андрюша-гармонист отошел в сторонку, ближе к выгоревшему Олеху, и сел там на бугорке, прислушиваясь к редким крикам работающих и к постоянному тихому шелесту воды в корытах.
Колхозники спешили посадить свеклу и тыкву. Вода уже приелась им и не возбуждала их. Они изнурились, работали теперь напряженно, молча и зло. Чаще всего Андрюша слышал голос учителя: Василий Ипполитович то и дело поправлял колхозников, браня их за частый посев.
— Сортированные же, — разъяснял он, — девяносто три процента всхожести. Чего вы их рассыпаете. Опять… Опять…
Он торопился и торопил других, убеждая окончить посадку, и уверял, что дождь обязательно хлынет. Потом по земле быстро проплыла большая тень облака и совсем закрыла солнце. Потянуло прохладой. Андрюша внезапно решил, что дождь непременно и скоро пойдет, и колхозники не успеют окончить посадку. Он встревоженно поднялся и сказал негромко, как будто учитель стоит рядом и все слышит:
— Василий Ипполитович, душевного присутствия нет у них. Устали день-деньской.
В этот миг у него созрело решение. Он оживился, быстро продвинулся вперед к полю и закричал учителю:
— Василий Ипполитович, сейчас… Сейчас я прибегу-у…
Учитель не расслышал и переспросил:
— А-а? — и опять заторопил колхозников.
Андрюша пошел по направлению к дому. Было поразительно, как он мог так быстро двигаться, едва касаясь палочкой земли и вытянув вперед руку, как бы ощупывая воздух. Ухода его никто не заметил. Не заметил его никто, когда он и вернулся, притащив с собой свой полубаян.
Только теперь все сразу поднялись, ошеломленные необычайными в поле звуками: слепой Андрюша-гармонист, зайдя на косую дорожку, рассекающую поле по диагонали, и медленно двигаясь по ней, вдарил в гармонь. Играл он самое свое любимое, очень старый марш «Наполеон». Но в чужую, бодрую и боевую музыку он вплетал свои, мягкие и печальные звуки, которые внезапно переходили в гнев, вновь стихали, журча, как Эолова флейта голубя, и опять плавно рвались, звали, овладевая всеми и всех ободряя.
Никто из колхозников не помнит хорошенько, как и когда они окончили посадку и когда умолкла гармонь. Все полагали, что музыка Андрюши окончилась, когда полил дождь.
— Добре́нь какая под гармонь работать. Смехота смехотой, а поясница вроде как и ныть перестала за музыкой, — высказывались колхозники.
На самом же деле и посадка и музыка окончились до дождя.
В глухом к полю конце гармонь в последний раз вздохнула бархатным, глубоким аккордом и унялась. Но Андрюша шел дальше, брел тихо, не оглядываясь назад. Возбуждение покинуло его, им вновь овладело сомнение в нужности своей колхозу.
Туча уже нависла прямо над ним, влажный ветер тянул тяжело и ровно.
Послышалось падение первых крупных капель дождя в пыльную землю.
Андрюша остановился и присел. Осторожно нащупывая в дорожной пыли маленькие шарики, скатавшиеся от падения дождевых капель, он повернулся в сторону колхозников и, вытянув вперед руку, тихо шевелил пальцами. Только когда капли, все еще закатываясь в пыль и покрывая дорогу крупной дробью, участились, он поднялся.
IV. КОНЕЦ СМИРЕННОМУДРИЯ