И когда он, проснувшись, размечтался о великом своем открытии, ссора с отцом показалась ему совсем незначительной, каким-то крошечным пустяком.
Представилось ему множество электрических плугов, распахивающих широкое поле: как радостно смотреть, когда под напором несокрушимой силы с хрустом бугрится земля и черными брызгами летит через блестящие лемеха.
«Потом, со временем, — подумал Мишка, — может, и плуг совсем не понадобится. Может, изобретут такие патроны взрывчатые, особыми машинами их будут втыкать в почву на четверть глубины и все сразу взрывать током электричества. Вот и вспахано…»
На этой мысли и застал его отец со скотиной. Запал Егора уже прошел. После встречи с кузнецом он чувствовал себя столь пристыженным, что мимо окна, за которым спал Мишка, пройти почему-то не осмелился и обошел избу с другого, более далекого угла. А войдя в избу, он знаком приказал жене молчать и кивнул на чулан, где лежал сын.
После завтрака он ласково позвал сына в огород копать ямы под яблони, которые Егор собирался посадить осенью. Мишка заявил, что он поедет в город, но в ожидании приятеля пошел с отцом и, громко сопя, принялся рыть, поспешно вышвыривая лопату за лопатой.
Отец сказал:
— Устал, Скворец, отдохнем, — и присел тут же на землю, спустив ноги в свежую яму.
Сын продолжал работать. Опять заговорил отец:
— Отдохни, говорю, Миша, чего сопеть?
— Отдыхай, — сухо отозвался сын, не переставая копать. Но сопеть он все ж перестал.
Отцу хотелось поговорить с сыном, высказать что-то заветное, но Мишка был суров и не располагал отца к откровенности.
Думая, что сын смягчится за разговором, Егор начал:
— Вот примется сад, Миша, мы тогда избу черепицей накроем… Поместье будет. Издаля особенно улыбчиво: черепичная крыша, и зелень расцветает. На отлете… Как, Мишка?!.
Сын перестал работать и, не вылезая из ямы, задумался, опираясь на лопату. Отцу стало радостнее оттого, что сын, как ему показалось, понял и почувствовал его сокровенность.
— Опять же в дождик… когда яблоки нальют, — продолжал он, — …тихо так… и капель… В салаше чай пить вечерком…
Его вдруг охватило возбуждение, он повысил тон:
— Они ведь не чухают: сваливай все в одну кучу. А душа? Ей и удовольствия не надо? — грозно спросил он.
Мишка заулыбался, глядя вдаль, в поле, где густой, похожий на море утренний накал воздуха миражил над бесконечным, волнующимся простором хлебов.
— Тять, — мечтательно сказал он. — Пустынкин намечает весь Олех садом засадить. Вот расцветет-то! Гулянье там всеобщее устраивать если. А если ночью в дождик, его разноцветным электричеством зажечь. Рай, тять! Осенью намечают начать в колхозе.
Такое противоречие сына сразило отца. Егор встал и, прямым ударом всадив в грунт лопату, горько ахнул. До приезда молодого Пустынкина, Мишкина приятеля, он работал без передышки, молча и злобно, точно бы в руках у него не заступ, а штык.
Сын Пустынкина пришел за Мишкой в сад. Увидев Егора, он хитро подмигнул Мишке и, усмехаясь, спросил:
— Дядя Егор, говорят, ты утром корову под хвост целовал?
Егор поднял лопату, да так и застыл, не поворачиваясь к ребятам. Мишка, не знавший, что отец увел свой скот из колхоза, насторожился в недоумении. Через минуту Егор повернулся к ним лицом, вылез из ямы, подошел не спеша к сыну, столкнул его в недорытую им яму и безоговорочно приказал:
— Копай. В город не едешь…
Но Мишка, не сказав отцу ни слова, вылез из ямы, отшвырнул лопату и укатил с приятелем. А когда они возвращались из города и были недалеко от Казачьего хутора, сверху, с берега оврага, их окликнула Мишкина мать. Они остановили лошадь. Мать, испуганная и заплаканная, сообщила им, что отец весь день пил водку с квасом, буянил и грозился до смерти избить сына.
Эту ночь Мишка ночевал у Пустынкиных, а когда на следующее утро вернулся домой, он обнаружил полный разгром всех своих «изобретений». Нетронутыми остались лишь «наливное колесо» и самодельная «динамо» с толстым обтесанным чурбаком вместо шкива.
Все утро моросил мелкий холодный дождь, дул резкий северный ветер. Но, несмотря на слякоть, Егора не было. Пьяным он шатался где-то по селу, разыскивая сына.
Увидав изрубленные провода и разбитые банки аккумуляторов, Мишка вдруг затрясся и ткнулся матери в засаленный передник. Мать, ожидавшая, что Мишка заплачет, почувствовала вдруг, что он перестал вздрагивать и застыл в напряженной судороге. Она с трудом подняла кверху его голову и глянула на него.