на этом он резко обрывался, а пройдя шагов тридцать, вздыхал и опять затягивал:
Никто не помнил, чтобы Егор когда-нибудь пел, поэтому мужики, стараясь не показываться, украдкой присматривались и прислушивались к нему. В то же утро по селу разнесли удивительную весть, будто Егор при походке скрипит, как хорошо проделанная кожа. Только теперь мужики поняли, что с Егором на войне случилась какая-то непоправимая беда. А они его заподозрили в тыловом мародерстве.
Собравшись вечером у сгоревшей церкви, мужики послали за Егором рассыльного. Когда рассыльный разыскал его у шинкарки и позвал, Егор, сумрачно нагнувшись над алюминиевой кружкой, которую всюду носил с собой, обидчиво спросил:
— На что это я им понадобился?
Рассыльному показалось, что голос его прозвучал так проницающе, что, растерявшись, он бахнул напрямик:
— Говорят, вообще скрипишь ты при походке.
Егор поднял голову, виновато поглядел на посыльного и спросил печально:
— Скриплю, говоришь? — и, помолчав, добавил так же тихо: — это вот с хмелем позабыл суставы смазать.
Но тут же, словно спохватившись, что уж поздно скрывать, он поднялся и так грохнул алюминиевой кружкой по столу, что солдатский патрон, припаянный к ней вместо ручки, остался у него в кулаке, а кружка отскочила.
— Скриплю, скриплю!.. Обрадовались, ферфлюхтеры швейны, — завопил он, — нна, смотри, отчего скриплю. Смотри! Обрадовались?! Скриплю…
Он распахнул пиджак и, расстегнув штаны, спустил их вниз.
Запыхавшийся рассыльный прибежал к мужикам и, путаясь, рассказал, что у Егора ноги сделаны из полувала, с никелевыми пряжками в суставах. Передохнув, он крикнул:
— На операции ему отрезали «все»! В общем и баба ему в аккурат не нужна. Вот те и нажился в тылах!
Мужики молчали. Лишь один молодой, горячий парень крикнул:
— Граждане, посочувствовать ему из сельского фонда и в колхоз привлечь.
Мужики послали за председателем сельсовета и за кузнецом. Когда Петран пришел и узнал, в чем дело, он разразился самой неистовой матерщиной на шинкарок, спаивающих Егора.
— Я им покажу!.. Они у меня понюхают!.. Сгною! До смерти сгною в арестантке!
Председателя не застали дома, а когда ему рассказали обо всем, он самолично навестил инвалида.
Егор сидел на полу — нет, не сидел, а словно бы он торчал на полу на своих отрезанных по самое основание култышках — и керосином смазывал протезы. Рядом с ним валялась вдребезги разбитая баночка с какой-то густой, как вазелин, мазью. Видимо, в припадке гнева Егор грохнул ее оземь.
Председатель с молчаливым любопытством рассматривал протезы. Потом нагнулся, пощупал толстые ремни и буркнул как бы про себя:
— Эка чересседелок добрый какой вышел бы, — а у Егора спросил: — керосином-то к чему мажешь? От гасу хуже скрипеть должен товар. Пересыхает.
Егор подпрыгнул на своих культяпках и, запрокинув голову, крикнул, впиваясь обозленным взглядом председателю в лицо.
— А, может, я и мажу, чтобы скрипело. А вы обрадовались? — и вдруг, не выдержав, он мелко и зло захихикал, — ферфлюхтеры швейны, обрадовались… Человека обезножили, а они обрадовались…
Крутясь на култышках, он обводил избу мутным, пьяным взглядом, точно бы здесь было много мужиков, и бранился, путая немецкую и русскую ругань. Потом он упал на пол и затих. Из-под засученных его штанин председатель разглядел красновато-сизые обрезы. На операции кожу с отрезанных ног стянули в трубочку, как кисет, и хохолок заткнули в выдолбленное отверстие кости.
Егор по-прежнему лежал а, председатель плотнее укрепился на скамейке и сказал, стараясь быть ласковым.
— Особо-то, Егор, зачем убиваться тебе? У нас без тебя, как уж известно, перемены во власти на нашу сторону большие вышли. Ноне всякие, так обезуродованные люди от власти пользуются разной скоской и на помощи живут, — тут председатель встал и потрогал Егора за плечо, пытаясь его поднять.
Но Егор дернул плечом, отталкивая его руку. Председатель отошел к двери и добавил:
— Хозяйство твое, к примеру, в обязательном порядке должно быть оборудовано сызнова на пособии от власти.
Егор не поднимался; зная, что председатель глядит на его обрезанные ноги, он пошевелил ими, как ходят. Председатель еще решительнее заявил:
— Слышишь ты, Егор? Слезами делу не поможешь. Ты о хозяйстве хлопочи больше. Хозяйством укрепляйся. Хозяйство, оно больше душевное укрепление сделать может. Или в колхоз просись. В хорошее время там, конечно, еще обеспечней.