«В какой белой армии служил, сколько времени и в каком чине».
Анкету он передал Сергею и просил сказать, что отвечать надо на нее всем троим точно так же, как и на первую, так как сынишка, переписывая анкету, пропустил «один какой-то вопрос».
Эту бумагу Сергей относить к Николаю Яковлевичу отказался и передал ее Егору.
Прошлой ночью выпал первый снег и в безветрии лег ровным, ослепительно блещущим слоем. Николай Яковлевич с увлечением набивал патроны, когда вошел Егор с анкетой.
Он, видимо, очень увлекался своей охотой. Приняв бумагу, он даже не посмотрел на нее, отложил и стал просить Егора проводить его завтра в поле и хотя бы издали указать какой-нибудь уголок, где есть зелень и где можно встретить зайцев.
— Только пораньше, Егор Иванович, затемно. А то неудобно, колхозники скажут, безделуем.
Потом он принялся за анкету, и Егор заметил, что она его очень обеспокоила.
Егор ушел к себе и долго прислушивался за переборкой, стараясь придумать, отчего же все-таки забеспокоился заведующий?
Но Николай Яковлевич, видимо, успокоился и продолжал набивать патроны и готовиться.
Егор вернулся к Сергею в машинное отделение. Тихо и многозначительно он сказал машинисту:
— Просил на охоту завтра сводить. Пораньше, говорит, з а т е м н о, — особым тоном в голосе Егор подчеркнул это слово «затемно».
— А куда ты его поведешь? — возбужденно и, пожалуй, испуганно спросил Сергей.
Егор угрюмо и зло ответил:
— Куда… Видно будет… По примете поведу. На фронте мы, бывало, так: в середину ладони плюнешь да пальцем по слюням щелкнешь. Куда больше слюней отлетит, в ту сторону и прешь…
— Ты с ума спятил? Слышишь, Егор! — закричал на него машинист.
— Чего?
— Я знаю, чего. Не дело, Егор Иванович. На это есть… — начал было пояснять Сергей.
Но Егор стал вдруг неприступен и угрожающе спросил:
— Про какое, я хочу сказать, ты д е л о намекаешь мне? Нечто я с тобой в чем сладился? Говори… — не дожидаясь ответа, он повернулся и вышел из машинного отделения.
До конца дня Егор был неприступен и холоден, а Сергей Котлов был необычайно возбужден, суетлив и часто бегал в жилую избу пить воду или же выскакивал наружу, где опять начала опускаться погодка, схватывал горсть снегу и совал его в рот.
Вечером он подал в правление колхоза заявление, в котором объявил себя ударником, и назначил два ежедневных часа переработки бесплатно до тех пор, пока окупится стоимость цилиндра.
А Егор лег спать еще засветло, чтобы не прозевать время, когда будить Николая Яковлевича на охоту.
С этого дня никто не видел Николая Яковлевича в колхозе. Машинист Сергей и Егор в один голос показали, что он ушел на охоту и бесследно исчез.
Наступили глухие и снежные дни. Все сравнялось, посинело и заглохло. Застыла река.
X. «НЕЙТРАЛЬ»
Еще в июле одноглазый охотник Балака отправился на болото проверить утиные выводки и нечаянно наткнулся на странное сооружение, похожее на крошечную землянку.
Землянка эта была устроена в самом глухом углу ржаных хлебов соседней деревни Аленки, граничащих с хлебами казачинцев. На дне старой межевой ямы было вырыто углубление — здесь некогда стоял отрубной казенный столб с черным двуглавым орлом, выжженным на затесе. Над углублением положены деревянные перекладины, плотно покрытые густым дерном.
Только он, Балака, неутомимый следопыт, мог заметить своим одним острым глазом эту землянку: до того искусно она была замаскирована полынью, чернобылем и желтым пыреем — всем, что густо произрастало в заброшенной межевой яме.
Никто в Казачьем хуторе не постигал так глубоко и душевно великую тайну природы, как этот одноглазый охотник. Грянет ли буря, рухнет ли в овраг грузный чернозем под размывающей тяжестью ливней, застынут ли при первых заморозках казачинские поля, измученные созревшими хлебами, — во все это вникал Балака по-своему, по-особому.
Великий подражатель птичьим и звериным голосам, в июне он свистом ярил до буйства перепелов, а темными осенними вечерами первый начинал гнусавую и жуткую песню волчьего выводка. Волков Балака подвывал, распластавшись на мокрой земле и зажимая пальцами обеих рук нос и глотку «для гнуси».
Наткнувшись на землянку, Балака сразу определил, что она жилая, и догадался, что в ней укрывается Алеша Руль.
Раньше, когда Балака служил егерем у казачинского помещика Гостева, у него была жена и туманный намек на семейность. Но с женой он разладил в первые же ночи: в ту пору шли затяжные дожди, и Балака, замученный спокойной бессонницей, будил падкую на сон бабу и сердито ворчал: