— Продажный конек-то?
— Коль на базар попал, продажный, значит.
— А цена ему какая?
— Три катеринки цена коню.
Никитон-мужик коня по шее стукнул. Пружиной вздыбил тот на месте.
— Уступай, хозяин, — магарыч пить будем.
К ним цыгане с маклаками подошли, в рот лошади полезли, под брюхо кнутовищем тыкали, с хозяином шептались и хвалили:
— Этой лошади пятьсот цена.
— Получай, хозяин, триста, — и полу отворачивали, будто деньги доставать хотят.
Никитон-мужик на цыган рассердился. Понял, что цену на коня хотят поднять, хозяину сказал:
— Коль без цыганьев ладиться будем, куплю, а с ними, — другую искать буду.
Хозяин покупателя дельного узнал, цыганам крикнул:
— Без сопливых обойдется, не такая лошадь, чтоб с цыганьями продавалась, отваливайте от телеги.
Запряг потом он лошадь пробовать, на телегу мужиков приглашал.
— Залазь больше, только голову держите, а то оторвется, как трону.
В телегу с десяток желающих налезло, двое на свободное место под уздцы вывели лошадь. Хозяин крикнул Никитону-мужику:
— Ну, держись! — и вожжами огрел коня.
Не привык, должно, к таким обидам тот, задними ногами по передку стукнул (хозяин крикнул: «Шалишь!») и, как машина, не чувствуя тяжести, вихрем понесся по площади.
Отчаянно застучали колеса, телега вот-вот по воздуху полетит. А конь все быстрее и быстрее закидывает ноги. Хозяин вожжи на руки навернул, из рук кровь брызнуть готова, Никитону-мужику кричит:
— Кабы не нужда, за тыщу не отдал бы.
Никитон-мужик, перегибаясь через край телеги и закрывая рукой глаза от летящей в него земли, старался сбоку посмотреть коня. От мысли, что он будет владеть такой лошадью, на душе радость с боязнью смешалась — а вдруг раздумает продавать хозяин.
Не раздумал тот. Отсчитал ему Никитон-мужик три «катеньки», повод из его полы своей полой выбил и завладел конем. В Извеково привел, все село сбежалось смотреть. Никитон сказал, еле сдерживая радость:
— Теперь… потягаемся.
В праздник нарядная толпа высыпала на круг. На бега лошадей с двадцать самых резвых отобрали. В ряд выстроились. Никитонову лошадь двое под уздцы держали.
Был на селе дед Захар (лет под сто), он всеми порядками заправлял. К столбу с чугунной доской подошел и колотушкой вдарил: бум-м!
Как с цепи сорвались лошади и ветром понеслись к столбу. Хлещут наездники своих лошадей, а Никитонова и без кнута всех опередила. К столбу мужики не подъехали, как уже обратно мчался Никитон и кричал:
— Сторонись!.. Замну!..
Первым пришел его конь. Встал, крупно бока поднимал с минутку, потом фыркнул раза два и задышал спокойно, будто шагом прошел две версты положенные.
Никитой с дрожек слез, ног от радости под собой не чуял, язык, как у пьяного, заплетался. Едва выговорил:
— Вот каких лошадей водить надо!
Волчатник с двумя сыновьями невесть откуда пришел в Извеково. Тихонький такой, ласковый, явился он с ними в сборную избу и мужикам в ноги поклонился.
Молча ждали мужики, пока встанут они. Не захотел встать Волчатник, так и начали просьбу:
— От бедности сюда зашли. Безземелье одолело, и власть притом же дюже обижала, староверы мы тож. Примите, братцы родные, батраками каждому служить будем.
Умилостивил извековцев Волчатник своим видом смиренным да покорностью своей. Сами с переселом много горя видавшие, загуторили мужики:
— Земля божья, ее не жалко, разрывай коряги да паши, сколько можешь.
— Аль дегтем займайся.
— Может, в пастухи отдашь нам одного, мы не обидим ценой-то.
— Братцы, любого берите, абы не сидеть голодным нам.
Приняли его в общество извековцы. На краю села позьмо ему отвели. К осени Волчатник избу, двор себе сделал и прочим хозяйством обзавелся.
Года за три разбогател Волчатник. Дивились извековцы:
— Гляди, как кадилу раздул.
— С деньгой, должно, был мужик.
— Какая там деньга, барахлишко, должно, продал там, а сюда деньжат прихватил.
— С барахлишка — разбогатеешь, держи карман шире, а то мимо проскочит.
— Не дурит ли на стороне чем-нибудь?
— Не слыхать будто — не жалуются.
— Не должон дурить, тихий он человек.
— Как за него ручаться, чужая душа — потемки.