Как привел Никитон-мужик коня — сон потерял. По ночам то и дело с фонарем ходил — караулил. Души не чаял в нем. Будто жену-красавицу лелеял: щетками чесал, солому свежую часто перестилал и овес на ветру лопатой веял ему на корм.
Стерег Никитон коня, а вор его стерег. Зимой, как-то под утро, вошел он в избу со двора, стук услышал. Оделся наскоро, на двор выскочил и по открытым воротам догадался о беде. На улицу выбежал, увидел, как вор у околицы ворота открывал.
Благим матом закричал Никитон:
— Карау-ул!.. Держите!.. А-ей!.. А-ей!..
Гремели щеколдами двери сеней и выбрасывали извековцев на улицу. Бежали они к Никитону и толпой бросились вдогонку.
Звериная, должно, у воров привычка. Не поскакал он по дороге, а к лесу свернул почему-то (а может быть, конь заупрямился). По глубокому снегу лошадь медленнее пошла, а вскоре задними ногами ухнула в яму и остановилась. Спрыгнул с нее человек и побежал, карабкаясь по снегу, к лесу.
Заревели извековцы:
— Лови… Ай… Стой… Не уйдешь.
В дымистой морозной тиши на тысячи голосов отзывалось им эхо из темного леса. Ближе и ближе подвигалась толпа к вору. Почуял он, что не уйти ему от погони, остановился. Сбросил кафтан, сапоги валены снял и босиком, в одной рубахе, по-волчьи запрыгал к лесу.
Трудно ему было с глубоким снегом справиться. Из сил выбился — встал, шапку на глаза нахмурил, рукой нос закрыл, в другой — нож сжал и подбежавшим прохрипел:
— Не подходи… кишки выпущу!..
Окружили его извековцы. Подходить боятся и человека в утреннем предрассвете не узнают.
Подбегали отставшие и тесней окружали конокрада.
— Брось, стервец, ножик — убьем не то!
Тот руку с ножом поднял над головой, зверем озирался.
Никитон лошадь из снегу выправил, к толпе подскакал, протискался вперед и тоже остановился:
— Ага… попался.
Вор к нему с ножом двинулся. Передние отступили перед ним, а задние вперед подались. Понял вор, что так его скорее схватят, опять остановился. И ноги по очереди из снегу вытаскивал. Советоваться стала толпа:
— Возьми вот его без припасу-то!
— Снасть была бы какая, махнул бы его по боку — и хватай.
— А-ат, баташком его шарахнуть сейчас.
— Никитон, метнись на него сразу, а мы подможем, ну! Вали!
— За веревками скачи, Никитой. Петлей его замахнуть можно.
— Подождем, мужики, босиком не долго пропляшет, не весна-красна.
— Он его, морозик, живо подкует.
— Снегом его!
Свернул кто-то ком из снега и в вора бросил. Он от снега рукой отмахнулся и лицо открыл. Ахнула толпа сотней голосов:
— Меньшой Волчатник!
— С е р е г а!
— А-а… вот кто это!
— Бей его! Дуй, ребята!
— Снежками ему в морду, глаза залепляй!
Со всех сторон снежками засыпали парня. Попал один в глаз, Серега рукой схватился за лицо. А Никитон на спину ему прыгнул и зубами впился в плечо.
Мигом груду сделали над вором. Его вниз замяли. В суматохе возятся в куче, без разбора тычут кулаками кого попало, лишь бы ударить. Кричали нижние:
— О-й… Кто мне в нос дал?
— Пусти, чертова харя, что ты меня душишь… Я те вор, что ль?
— Ногу!.. Ногу!.. Ай-ай, ногу сломали.
Разобрались наконец. Сереге руки за спину вывернули. У него глаза пуговицами стали. Голова, как заводная, из стороны в сторону вертится, а ноги сгибаться перестали.
— Волоки его в село, чего в поле без толку бить будем!
— Верно, при всех нужно!
— Другим для отвадки!
Потащили в Извеково. По пруду шли, кто-то крикнул:
— Под лед его! Все, как один, завыли:
— Под ле-ед!
— Неси топоры.
— Лом надо, с топором до обеда протяпаешь…
Выглянуло красное, холодное солнышко, негреющими лучами землю ощупало и безучастно выше полезло. Рубинами сверкали ледяные брызги на солнышке, а лед зловеще стрекотал от ударов железа. Прорубили отдушину. Вода хлынула наверх. Словно отогнать извековцев хотела. Прыгали от нее мужики и на Серегу больше злились.
— Промок из-за него… Толкай его!
— Толкай!
Толкнули в прорубь Серегу. Должно, последним жаром согрелись у него ноги, упругие стали опять. Перепрыгнул он прорубь.
— Встречай его там, не давай прыгать.
— Лови… Оп!
— Оп!..
Бултыхнулся парень в воду. Мелко оказалось в пруду. Встал он по брюхо и впервые взмолился:
— Дяди! Не допустите умереть без причастья!
— А-а! Воровать шел — причасть не брал? А теперь вздумал!
— Суй его, подлеца!
— Жердей давайте!
— Верно, жердями ловчей.
Никитон жердей принес. Расхватали их.