Долго ехали молча и тихо.
К рассвету облака побледнели и несмело перегоняли друг друга. В поле стало неприютно и тревожно.
Окончательно запутавшись в предположениях, Алеша зло крикнул:
— Опять шнырять начали везде, как в восемнадцатом.
Потом вырвал у Ефима вожжи и, больно стегнув лошадь, заорал на нее:
— Нно. Царя возила, черт! Нно!
Тучный черный мерин испуганно метнулся вперед и, прогибая от ударов спину, запрыгал, ломая снежные заносы толстыми мохнатыми ногами.
О значении приезда Марсагаги в Казачий хутор Алеша догадался, лишь подъезжая к городу: он вспомнил, что один из его поставщиков, колбасник Смирнов, недавно «ликвидирован с корнем» финансовым инспектором, а другие жаловались, что власть нажимает опять.
Сообразив, Алеша наскоро отдал распоряжение Ефиму и отослал работников на двух лошадях за товаром. А сам повернул вороного мерина и погнал назад, часто стегая и крича:
— Нно, но… царя возила, ччерт!
Дорогу вновь перетянуло сугробами, сани тяжело визжали, он едва не задушил мерина на этих пятнадцати километрах обратного пути.
Село Казачий хутор было небольшое, домов двести, но добрая половина мужиков жила богато и дружно. Среди них Алеша занимал самое первостепенное место, за что и был прозван Рулем. В начале революции было пятеро коммунистов, но после гражданской войны, когда наступило мирное затишье, богатые мужики признали их людьми беспокойными в хозяйственном отношении и по общему молчаливому согласию поручили их судьбу Алеше. Один, дважды раненный на фронте, вскоре помер, другого отозвали работать в город, а двое оказались податливыми и при необычайно усердной и крупной помощи со стороны богатых односельчан хозяйственно окрепли и партию забыли.
Упрямцем оказался пятый из коммунистов — Иван Федорович Пустынкин. Долго и любовно ухаживал за ним Алеша, помогая справиться и встать на ноги. Но Пустынкин был неумолим. Однажды он обнаружил, что у Алеши в найме работает в соседних селах целая артель по сбору кожевенного сырья, и сообщил об этом фининспектору.
Тогда Алеша предъявил Пустынкину долговой иск на забранные товары и подал в суд. Пустынкин распродал все, расплатился с торгашом и уехал на фабрику. Богатые мужики остались довольны затишьем, и Алешу отблагодарили.
К одному из податливых коммунистов Алеша и заехал, возвратившись из поездки.
Иван Заяц — так звали этого мужика — хоть и был исключен из партии, все же удерживался в середине между партийными и беспартийными: все распоряжения власти, поступающие в сельсовет, а равно и новости от приезжающих из города он узнавал всегда первым и сообщал о них Алеше.
О Марсагаге Иван Заяц узнал очень мало: ее зовут Мария Федоровна, и она прислана организовать колхоз.
Алеша предполагал, что Марсагага приехала «подобрать к нему ключи» для дополнительного налога. Сообщение Ивана Зайца он признал пустым.
— Как так, колхоз? Это как — колхоз? Причем тут колхоз? Ты не иначе, Заяц, так и помрешь дураком, — твердил он.
Но, пораженный сообщением, он вскоре пришел к учителю, где остановилась Марсагага.
Она лежала на широком деревянном без обивки диване, укрывшись полушубком, и задумчиво смотрела на красивого, белого, с черными крыльями голубя, расхаживавшего по полу.
Алеша присел к столу, молча и внимательно осмотрел Марсагагу.
— Шубейка у вас от мужа, должно статься? Орден на ней мужской! — мягко заговорил он.
— Почему — мужской? — удивилась Марсагага.
— Не приходилось видеть орденов на женщине. Не бываем нигде. Сами заслужили, выходит?
— Да… За дальневосточные бои получила недавно… — охотно сообщила она.
Алеша растерялся, сбился с мысли неожиданно для самого себя и замолчал. Потом он рассмотрел под диваном маленькую редкого плетения корзиночку из камыша. На столе лежала какая-то чудесная вещица, похожая на несколько крошечных дудочек, связанных вместе: к ней были пристроены ремешки с застежками, и видно было, что вещица эта как-то прикрепляется к голубю.
Пораженный ответом об ордене, и голубем, и этой странной вещицей, Алеша смиренно спросил у Марсагаги:
— Это что ж… ваш… голубчик-то?
— Да, мой, — печально вздохнула Марсагага.
— Привезли с собой?
— Привезла, — ответила она, не отрывая взгляда от голубя. — Всюду вожу…
— Что ж… сувенирчик на память от кого или так что?
— Нет, не сувенир, а так… привязалась к нему…
Алеша потрогал кончиками пальцев странную вещицу с дудочками, заметив ее необычайную легкость.
— К нему пристегивается? — все так же смиренно спросил он.