— Брачная метка. Полина обновила недавно.
Понимающе улыбнулась:
— Моя метка у Стаха тоже долго заживала…
Я не договорила, потому что Белый вдруг напрягся и пристально посмотрел на меня:
— Люция, ты поставила Стаху метку?
— Да. А что? Разве не так делают оборотни, решившие создать пару?
— Так, но с альфами немного иначе. Альфа — самый сильный волк, и чтобы подстраховаться на случай бездетности, его пара ставит метку только после рождения детеныша.
— Ой, я не знала.
— Ну, ты-то, может, и не знала, а Стах знал точно! — заметил Виттур и перевел пристальный взгляд на Карнеро. — Твоя метка, усыновление Ральфа… Что удумал этот волк?
Наше перешептывание не осталось незамеченным. На меня укоризненно посмотрел Зареслав — и я пристыженно замолчала.
А обряд приближался к финалу. Уже волхв спросил у Полины и Стаха, чей это детеныш, и услышал в ответ:
— Мой!
Тот же вопрос задали Герв Санторо и Владий Арлаг. И снова прозвучало:
— Мой!
А потом все посмотрели на нас с Виттуром. Рейнгольд улыбнулся своей паре:
— Чей это детеныш, родная?
Полина не сдержала смешка и с покаянным видом развела руками:
— Мой!
— И мой! — Стах завязал на ревущем Ральфе тканый пояс и подхватил малыша на руки. — Ральф Карнеро.
Обряд был завершен.
Поздно вечером, уложив детей спать и оставив няньку присматривать за ними, мы устроились на одной из двух террас на втором этаже. Полина, облокотившись на перила, любовалась садом.
— Какая красота!
— Что? Надоели снежинки с льдинками? — посмеивался Стах.
— Надоели, — вздохнула волчица.
— Устрой зимний сад.
— Я думала об этом… потом решила, что не стоит.
— Дорого?
— Дело не в цене. Растения жалко. Расти под лампами, под искусственным светом и никогда не видеть настоящего солнца — это… Это как… — оборотница запнулась, подбирая подходящее сравнение. — Как тебе объяснить, чтобы ты понял? Это как тебе переспать с резиновой Зиной.
— Это что за неведома зверушка? — Стах настороженно смотрел на волчицу.
— А твои знакомые демоны не рассказывали? Как это они упустили? — поддела Полина и отвернулась. — Что так вкусно пахнет?
Я стала рядом, краем глаза заметив, как волк быстренько вытащил гилайон и позвонил кому-то. Запах, заинтересовавший волчицу, узнала сразу.
— Это химилии. Цветы из мира демонов. Они цветут в сумерках и источают…
За спиной грянул мужской хохот. Мы с Полиной повернулись, глядя на волчьих вожаков, уткнувшихся в гилайон. Оборотница хмыкнула:
— Похоже, наших мужей только что просветили. А ты не спросишь, что это такое?
Лишь улыбнулась:
— Раньше я часто была в Междумирье.
— Ясно, — и Полина снова принюхалась. — Обалдеть! Я бы здесь ночевала.
— Комары загрызут.
Волчица, наверное, заметила мое скептическое отношение к ее восторгам.
— Тебе не нравятся этот запах?
Я пожала плечами:
— Приятный и приятный.
— Люция, а какой запах тебе нравится? — ни с того ни с сего спросил Рейнгольд.
Я ответила не задумываясь:
— Смородина.
Стах согласно кивнул, а наши гости удивленно переглянулись. Действительно, выглядело странно: кусты черной смородины росли по деревням довольно часто. Кажется, что особенного? Куда чаще восхищались ароматом роз и тех же химилий. А Полина вдруг сказала:
— У нас дома тоже росла смородина, красная и черная. Красная такая красивая, яркая, но кислая. Раз-два поел и все, больше не хочется. А черная — самая полезная ягода. И ты права, Люция, вкус особенный. Можно перепробовать сотню ягод, но черную смородину не перепутаешь ни с чем.
Женщина загрустила: наверное, вспомнила о доме, о Земле. Да и Стах сидел с каким-то странным выражением на лице. Я перехватила внимательный взгляд Рейнгольда. Чтобы заполнить повисшую паузу, сказала:
— Я больше чай из листьев люблю.
— А наливочку не пробовала? — Полина заулыбалась. — Такая вещь! Мы каждое лето делали! Я даже рецепт до сих пор помню: берешь килограмм ягод…
Она запнулась, потому что волки уже смеялись в голос. На вопросительный взгляд жены Виттур заметил:
— Четыре года тебя знаю, а ты не перестаешь удивлять.
— Что такого я сказала?
— Самогонщица! — припечатал Карнеро.
Чуть погодя мужчины уединились в кабинете, чтобы обсудить какие-то дела. А мы остались на террасе одни. Оборотница кивнула вниз.
— Однажды зимой мы здесь со Стахом снеговика слепили. Ну-у-у, если точнее, я слепила, а Стах обстрелял его снежками. Мальчишка! — Полина улыбнулась и тихо спросила: — Трудно с ним?
— По-разному, — пожала плечами и искоса посмотрела на волчицу. — Ты все знаешь, да?
Она кивнула:
— Стах рассказал, когда пришел в себя после ритуала. Тогда он думал, что ты на полпути в Тесорию.
— Только не спрашивай, почему я вернулась!
— Даже не собиралась, — женщина стала совсем рядом, я кожей чувствовала ее теплое плечо. — Я только хочу сказать спасибо за это.
Отвернулась, чтобы не встретиться с ней глазами. Полина вздохнула:
— Люция, ты приняла решение. Не терзай себе сомнениями: правильно-неправильно. Черт его знает, что в вашей ситуации правильно, но… — она вдруг весело улыбнулась, — я наблюдаю за Стахом второй день. Да, он не вьется вокруг тебя и в рот не заглядывает, но он предугадывает все твои желания. Разве не так? В этом волке много недостатков, может быть, на много больше, чем достоинств. Но один из его плюсов: Стах умеет учиться на своих ошибках. Знаешь, когда ты не видишь, он так смотрит на тебя… Как на маленькое хрупкое чудо! Я знаю его пять лет и так он не смотрел ни на кого. Может, в этом беда Стаха: он не понял сразу, что ты его чудо?
— Он и не понял бы, если бы не Ян.
— Ян? Ян Грис? — волчица снова погрустнела.
Я знала, что они до сих пор в ссоре: Серый вожак так и не простил Полину за ее выбор. Хотя прошло время, и у него уже случилась новая любовь.
— Ян — хороший друг. Стаху повезло с ним. Они странным образом дополняют друг друга. Яну порой не хватает решительности Стаха. А Стаху не хватает рассудительности Яна. Грис не убеждает и не уговаривает. Его послушать, он говорит то же самое, что и другие, но так грамотно расставляет акценты.
В голосе волчицы я слышала неподдельное восхищение.
— Почему ты не выбрала его?
— Я никого не выбирала. Любимых не выбирают, — Полина пристально смотрела на меня. — Любят и любят, Люция. Просто так. Ни за что. Уважать можно за что-то. Презирать можно за что-то. А любовь или неприязнь… они или есть, или нету.
…
Наши гости улетели и, честно говоря, мы со Стахом радовались… по одной незамысловатой, но очень многообещающей причине: приближалась моя течка.
Не буду описывать эту неделю, самой иногда стыдно вспоминать. Скажу лишь, что это было страстно! Это было жарко! Это было дико и немного извращенно, совсем-совсем немного, на большее Стах не согласился.
И когда после окончания этого, выражаясь словами моего волка, "сексуального марафона", в нашем доме появились беты, мы выглядели малость уставшими и невыспавшимися.
Санторо не удержался, разглядывая альфу:
— Гляди-ка, похудел, осунулся!
— Жрец любви! — тут же откликнулся Маюров.
— Наш секс-символ укатала скромная девочка Люция, — гоготал Галич, падая в кресло.
Стах, выгнув бровь, наблюдал за этим шоу:
— Все сказали? … Или еще не все заготовленные шуточки выдали? — заметил мои пунцовые щеки. — Люция, кыш на улицу дышать свежим воздухом! Щас я с мальчиками по-взрослому поговорю.
Эмерик вытащил из-под себя кожаную плетку и фыркнул:
— Даже боюсь представить, что здесь было!
Котс! Я поморщилась и развела руками в ответ на вопросительный взгляд альфы. Стах просил убрать ее, а я забыла.
"Виновата, сама знаю!"
"Иди уже!" — усмехнулся он.
В холле услышала хмыканье Санторо:
— Говорят, это так заводит!
Послышался недовольный голос альфы: