Окровавленная невеста упала навзничь и забилась в судорогах. Кровь продолжала течь через лопнувшие волдыри, а девичье тело медленно усыхало, оставляя исхудалую, хрупкую, костлявую плоть. Мягкая земля со звериным аппетитом, подобно тому, как недавно она жрала медовуху, впитывала в себя кровавую дань. А вороны терпеливо ждали, когда тело замрет, чтобы попировать и им.
К невесте кое-как пробились двое братьев. Они опустились на колени перед сестрой, случайно касаясь жертвенной крови и невольно отбирая у земли ее дань.
В одно мгновение душа Дарены ушла, а братья склонилось уже над охладевшем мертвецом. Смерть едва успела войти в свои права над девичьим телом, как вдруг мертвые руки взметнулись и схватили обоих младых мужчин. Безжизненные глаза распахнулись, а бледные губы раскрылись.
– Она принадлежит мне! – проговорила усопшая сестра голосом Ведьмы.
Тень накрыла обоих братьев, а на их безымянных пальцах появились черные ободки колец. От испуга они попытались сорвать их, но безуспешно. Наоборот, кольца только плотнее сжались, доставляя боль новоявленным владельцам.
Ведьма усмехнулась губами сестрицы, отпустив их и напоследок проговорив:
– Вы станете моими. Вы оба придете в мой Лес. А если посмеете противиться, то ваша деревня начнет страдать. И вы будете тому виной. Вы и ваша тщеславная сестрица. Смерть будет кружить вокруг деревни, пока вы не войдете в чертоги Темного. Да будет несокрушимым проклятье Нави.
Голос смолк, а мертвое тело безвольно упало.
Гробовая тишина прерывалась клекотом птиц, что самозабвенно пожирали бездыханную плоть, с резким звуком отрывая мясо от кости. Братья гнали воронов от Дарены, но разве вестников смерти можно прогнать. Они могут только соизволить и улететь тогда, когда закончат пировать.
Люди, что недавно были гостями, выбирались из укрытий и подбирались ближе к побоищу. Они шли, не чураясь своего необъяснимого голодного желания посмотреть на останки невесты. Они ступали то медленно, то резко, не боясь ведьминских воронов и гнева кузнеца. Их тянула смерть и кровь, глуша сочувствие и сожаление.
Один только Еремей противился чужой воле. Он выл и плакал, стоя на коленях. Он глядел, как от дочери остался лишь прах, да рябиновый венок. А братья одновременно обернулись Лесу. Кольца блестели в вечерних отсветах солнца, но души их жаждали уйти. Уйти в Лес, чрез топь к Ведьме, что влекла их и ждала. Они шагнули навстречу навязанной судьбе, как Еремей вскочил и не пустил их.
Отец слышал каждое слово Ведьмы. Он знал, что ожидало всю деревню, если снова прогневить ее. Но не мог он опустить сыновей своих на верную гибель. Не в силах отца пройти мимо беды родной кровинушки.
Только не спас кузнец своих детей, а на деревню с тех пор легло страшное проклятье. И тяжелые годы пришли в те края.
А в Темном Лесу продолжала жить Ведьма. Черная Ведьма была прекрасна, как царица мрака и гибели. Каждое десятилетие пила она кровавую дань. Никто не смел ослушаться ее, пока однажды не родился тот, кто связан с Навью. Тот, кто не являлся ни смертным и ни мертвым. Тот, кому суждено было освободить Черную Ведьму от заточения в Темному Лесу.
Часть 1. I
Больше века спустя.
– О Великий Темноочий, в ночи непроглядной. Мраколикий, среди камня отвесного. Прислушайся, Чернобоже, к нашим надеждам. Приди к нам, Чернобоже, в черных одеждах. Ждем тебя, Злодаруй, в бурю пологую, среди посеянной порчи. Величайся Чернобоже тысячеликий!
Старейшина деревни запел еще громче, когда один селянин вышел на алтарь и положил корнеплоды со своего огорода, а другой вывел молодого бычка. Остальные селяне опустились на колени и вознесли руки к ночному небу. Полная луна освещала серебристым светом невысокий алтарь, на котором стоял привязанный бык и старейшина с ножом. Тонкое острое лезвие отбрасывало длинный лунный луч. Старейшина, уже глубокий старик с белой бородой и в черном одеянии, вскинул руку с обрядовым ножом и закричал:
– Гой, Чернобоже!
И тут селяне повторили за ним и затрясли руками над головами:
– Гой, Чернобоже!
– Позволь мне быть твоим потворником! – вновь крикнул старейшина.