С согласия Рачковского он немедленно выехал в Москву, а затем в Женеву. И там, и там он сообщал о «гнусном письме» членам ЦК, требуя партийного расследования.
И такое расследование началось.
Сейчас трудно сказать, было ли это очередным проявлением животной, физиологической трусости, присущей натуре Азефа, или же актерство, которым от тоже владел великолепно. Во всяком случае следствие было направлено только по следу Татарова. И основания для этого были самые серьезные.
В письме «сочувствующего» было указано, что Т. недавно вернулся из ссылки — из Иркутска, вошел в доверие к Тютчеву, названы были имена Иваницкой (Ивановской?) и Акимовой (Якимовой?), которых он знал и провалил.
Выше уже рассказывалось, что по пути на совещание в Нижний Азеф встречался в Москве с Якимовой и обнаружил, что за ней ведется слежка.
Упоминался в письме и провал в Москве динамитной мастерской Коноплянниковой, выданной на самом деле Азефом, как и Якимова.
С точки зрения следственной комиссии, все данные, чтобы стать провокатором, у Юрия Николаевича Татарова были.
Как и многие революционеры, он начинал путь в революцию с нелегальных студенческих кружков. В 1892 году оказался в поле зрения полиции, короткое время находился под арестом, затем последовали еще аресты — один, другой, третий и, наконец, в 1901 году ссылка в Иркутск, где находилось на поселении немало старых народовольцев. И здесь Татаров не сидел сложа руки. Связавшись с помощью народовольцев с членами только что созданной Партии социалистов-революционеров, он помог им «поставить» подпольную типографию, которая напечатала значительное количество пропагандистской литературы, так и оставшись нераскрытой. После этого дела Татаров приобрел в революционной среде репутацию «опытного конспиратора» и «убежденного революционера». Любопытно, что характеры Азефа и Татарова были во многом схожи: двигали ими обоими одни и те же устремления — страсть к деньгам, к «красивой жизни» и властолюбие. Но если молодой Азеф ради всего этого сам предложил свои услуги Департаменту полиции, то Татаров позволил себя «совратить».
Отец его, протоиерей, священник кафедрального собора в Варшаве, человек с большими связями не только среди духовенства, но и чиновничества, и полиции, был близко знаком с графом Кутайсовым, который в свое время был в Варшаве начальником жандармского округа. Теперь же граф Кутайсов занимал высокий пост генерал-губернатора Восточной Сибири, и резиденция его находилась в Иркутске. Варшавский протоиерей не преминул использовать старое знакомство и попросил графа отнестись к Юрию по-отечески, по-христиански, наставить его, заблудшего, на путь раскаяния и истины.
Константин Павлович Кутайсов надежды протоиерея оправдал, правда, довольно своеобразно. С его помощью Департамент полиции приобрел еще одного ценного секретного агента с хорошей революционной репутацией и широкими связями среди социалистов-эсеров. В конце января 1905 года Татарову «по болезни старика отца» было разрешено освободиться из ссылки и выехать в Варшаву, заехав по пути по личным делам в Петербург. Уже в двадцатых числах февраля бывший ссыльный прибыл в столицу Российской империи, где его обласкал сам Петр Иванович Рачковский: при своей революционной репутации и связях Татаров вполне мог претендовать если не на роль члена ЦК ПСР, то на видное место в ее руководстве. Второй агент в высших кругах ПСР давал возможность в определенной степени перепроверять и контролировать инженера Раскина, к которому в Департаменте все-таки продолжали испытывать определенное охлаждение после «дела Плеве» и тем более «дела великого князя Сергея Александровича».
Чуткий на чужие настроения, Азеф уловил это сразу же, как только перешел из подчинения Ратаева в подчинение в Рачковскому.
21 августа 1905 года, день передачи инженера Раскина Рачковскому, в соответствующей литературе 20-х годов отмечается как важная дата в биографии Азефа. После серьезного разговора с демонстрирующим пугающую жесткость новым начальником инженер Раскин отдал своего ближайшего соратника Савинкова, Брешко-Брешковскую (Бабушку) и многих других социалистов- революционеров («внутренников»). Мало того, тем же вечером он ехал уже курьерским поездом в Саратов, помогать знаменитому Медникову, начальнику отдела наружного наблюдения Департамента, ловить там Бабушку. За Савинковым, скрывающимся в имении одного из сочувствующих, был отправлен другой отряд сыщиков.
Ехал Азеф, надо полагать, в хорошем настроении. В тот же день Рачковский прибавил ему — наконец- то! — жалование, немного, всего сто рублей в месяц, но, как любил цинично выражаться Азеф, сто рублей тоже на заднице не растут! Теперь он стал получать уже не пятьсот, а шестьсот рублей ежемесячно. Жалование было выплачено за несколько месяцев вперед, да еще выдано тысяча триста рублей на разъезды.