— Отлично, — согласился с ним Герасимов, отметив про себя смену обращения к нему Филипповского: сначала — грубо — полковник, потом — господин Герасимов и, наконец... Александр Васильевич!
— Не хотите говорить, не надо. Мы можем не спешить. Посидите, подумайте на досуге, а когда надумаете, скажите только надзирателю.
Он нажал кнопку вызова охраны, и на пороге появился дюжий жандарм.
— Отведите, пожалуйста, нашего гостя в одиночный номер, — любезно обратился к нему Герасимов и тут же с извиняющейся улыбкой обернулся к Филипповскому: — Я только хочу извиниться заранее... Условия у нас тут простые, на содержание арестованных казна скупится. Так что уж не осудите, чем богаты, тем и рады.
Герасимов встал, давая понять, что разговор окончен, его примеру последовал и насупившийся, сразу поскучневший Филипповский: в одиночке сидеть ему, как и вообще быть под арестом, никогда до этого не приходилось, и, покидая кабинет Герасимова, он злобно подумал, что когда-нибудь рассчитается с полицией и за этот свой «одиночный номер» в петербургской охранке.
На то, чтобы прийти в себя, оказавшись в столь неожиданной и непривычной ситуации Азефу понадобилось целых два дня. Валяясь на жесткой арестантской койке под колючим, пахнущим карболкой серым одеялом, он мучительно старался понять причину, ввергшую его в это мерзкое полицейское узилище. И концы с концами в его логических построениях что-то не сходились. Ведь знай Герасимов, что он, Азеф, действительно связан с Департаментом, вряд ли его бы арестовали, да еще посадили в одиночку. И потом — как Герасимов вышел на него, почему обратил на него свое полицейское внимание? Неужели же где-то был допущен конспиративный просчет? Но где? И что знает теперь Герасимов о его деятельности в Петербурге? Или арест следствие того, что он не внял предупреждению Рачковского, подославшего хулиганов, порезавших ему шубу, не внял и продолжал руководить «походом на Дурново»?
А может быть, кто-то из полицейских провокаторов, проникших в партию (в том, что такие есть, Азеф не сомневался — дело было обычным), раскрыл-таки Департаменту его двойную игру и теперь Рачковский решил с помощью Герасимова окончательно рассчитаться со своим бывшим агентом? Это было похоже на правду — ведь сколько писем он, Азеф, ни отправлял Рачковскому в течение вот уже нескольких месяцев, сколько ни просил о личной встрече, ответом было глухое молчание.
Да, размышлял Азеф, похоже было, что он прижат к стенке и отступления нет, нет пути назад. И чем больше крепло убеждение в этом, чем очевиднее становились отчаянность положения и мучительнее страх перед неминуемой гибелью, тем ярче работал мозг, искавший выхода. Что ж! Если нет пути назад, значит, надо идти вперед, делать то, что противник никак не ожидает, к чему не готов ни морально, ни материально.
И к вечеру второго дня Азеф попросился к Герасимову для доверительной беседы.
— Слушаю вас, господин Филипповский, — сухо, как очень занятой человек, встретил его Герасимов, не отвечая на «здравствуйте» и не предлагая сесть.
Но Азеф и виду не подал, что это его как-то задело. Он решительно прошел вперед, почти к самому столу Герасимова, и уселся на стоящий перед столом стул.
— Я готов к откровенному разговору, Александр Васильевич, — твердо сказал он. — Но при условии, что при этом будет присутствовать мой прежний начальник, Петр Иваныч!
— Рачковский? — удивленно вскинул брови Герасимов.
— Именно он. Петр Иванович Рачковский, — отчеканил Азеф.
— Что ж. Я лично против присутствия при нашем разговоре Петра Ивановича Рачковского ничего не имею, — искусно скрыл свое изумление Герасимов. — Я сейчас же ему телефонирую и, как только он прибудет, приглашу вас на беседу. А пока...
Он нажал кнопку вызова, и на пороге появился жандарм, только что препроводивший сюда Азефа из одиночки.
— ...А пока вам придется насладиться уединением еще некоторое, надеюсь, недолгое время.
И, с удовольствием отметив про себя, что Филинповский не сумел скрыть вызванного этим решением неудовольствия и поморщился, продолжал, обращаясь уже к жандарму:
— Проводи, любезнейший, арестованного в «номер первый»...
...Рачковский был у себя, когда его соединили с Герасимовым. Начальник петербургской охранки не стал терять времени на любезности и расспросы о здоровье.
— Петр Иваныч, — сразу же приступил он к делу. — Мы арестовали господина Филипповского... Помните, того самого, о котором я вас недавно несколько раз расспрашивал. Так вот представьте: он утверждает, что вас хорошо знает и даже служил под вашим начальством! Что? Не может быть? Как это не может, вот он сейчас сидит у меня в одиночке и ждет вашего приезда, чтобы мы могли побеседовать все вместе? Говорите, что не знаете никакого Филипповского? Разве что это может быть Азеф? Не знаю, Петр Иванович, не знаю. Вам должно быть виднее. Может быть, его зовут и Азеф... Странное какое-то имя, слышу такое впервые в жизни. Это фамилия? А зовут Евгений Филиппович? Ну вот и хорошо, можно сказать — познакомились. Так мы вас ждем, а то Евгений Филиппович вот уже второй день томится у нас на казенном довольствии. Выезжаете сейчас же? Что ж, очень гуманно с вашей стороны. Евгений Филиппович несомненно это оценит и будет вам очень благодарен за вызволение из узилища! Ждем вас, и он, и я. Извините за беспокойство, уважаемый Петр Иванович. Служба уж у нас с вами такая!