— Бонжур, господин писатель...
Голос ее был светски приветлив.
— Прошу извинить мой вид — я с детства привыкла вставать поздно, хотя еще с тех лет помню... как это...
И, кокетливо поведя глазами и мило картавя, что, по ее мнению, должно было придать ее голосу детскость, продекламировала:
Кто рано ложится
И рано встает,
Тот вечно здоровый
И быстро растет.
И, довольная, захлопала в ладоши.
— О, я много стихов знала в детстве. Вот еще. По-слушайте:
Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда,
Терпеливо не свивает
Хлопотливого гнезда...
Хорошо ведь, а? И притом это ведь только наше, господин писатель, только русское, не правда ли? Лев Александрович иногда просит меня продекламировать что-нибудь, правда, он любит серьезное, например, Некрасова о русском народе:
Вынесет все, и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе...
Дальше я не люблю... дальше — очень грустно, но стихи есть стихи:
...Жаль только, жить в эту пору прекрасную
Уж не придется ни мне, ни тебе...
Она говорила, не умолкая, пока мы входили в каминный зал и устраивались в креслах у чайного столика. И мне казалось, что она чем-то возбуждена, чем-то взволнована и старается скрыть свои чувства в непрерывном потоке слов, что она боится дать мне возможность заговорить и услышать от меня что-то такое, что она уже знает, но подтверждения услышать не хочет.
И все же надо было как-то сообщить ей о смерти ее старого друга. Как это сделать, я пока не представлял, мне никогда в жизни не приходилось выступать в роли вестника, сообщающего о случившемся несчастье. И как нужно бывает «готовить» человека к плохой, очень плохой вести, я не знал. Но все произошло само собою.
— Вы пришли рассказать, что... — вдруг совсем другим, резко изменившимся голосом заговорила баронесса, — что... с Львом Александровичем... что-то случилось, не так ли?
Ее твердый, требовательный взгляд уперся в мои глаза и не отпускал их.
ГЛАВА 19
— Он был у меня сегодня утром, — заговорила она через несколько мгновений, справившись со слезами с помощью тонкого кружевного платочка, извлеченного из рукава пеньюара. — Мы говорили о вас, господин писатель... Он волновался, просил меня быть очень осторожной, усилить охрану. И очень спешил к себе... в библиотеку.
— В него стреляли за несколько минут до моего приезда туда. Он умер при мне.
Ее глаза опять наполнились слезами.
— Последние слова его были о вас. Он хотел, чтобы я поехал к вам.
— Да, да, — пробормотала она. — Он принес мне что-то для вас и просил передать, если с ним что-нибудь случится.
Она взяла бронзовый колокольчик, стоящий перед нею на чайном столике, и несколько раз встряхнула.
На призыв колокольчика явилась филиппинка-горничная.
— Мэм? — присела она в книксене, глядя выжидающе на хозяйку.
— Мэри, принесите, пожалуйста, из моего кабинета атташе-кейс, он стоит у меня под столом, — по-английски обратилась к ней баронесса.
— Иес, мэм, — опять сделала книксен филиппинка и бесшумно удалилась.
Как только дверь за нею закрылась, баронесса с неожиданной для ее возраста легкостью встала из кресла, пересекла комнату и подошла к одному из двух рыцарей, стоящих у камина. Сунув руку за спину, она что-то там сделала, и забрало на шлеме рыцаря вдруг со щелчком откинулось вверх. Баронесса сунула руку в открывшуюся пустоту и извлекла оттуда продолговатый желтый конверт. Потом опустила забрало в прежнее положение и со щелчком захлопнула его.
Она успела вернуться на свое место и усесться в кресло до того, как в комнате появилась горничная, двумя руками несущая объемистый металлический чемоданчик. Было видно, что он тяжел, и я кинулся навстречу девушке, чтобы помочь ей.
Чемоданчик оказался даже тяжелее, чем мне показалось на первый взгляд, было похоже, что он бронированный. У металлической ручки, обтянутой толстой коричневой кожей, торчали короткие катушечки-диски с набором цифр.
— Спасибо, Мэри, — отпустила горничную баронесса после того, как вздохнувшая с облегчением девушка передала мне бронированный кейс покойного Никольского.
— Я не знаю, что там, — продолжала она, — ключа у меня нет. Лев Александрович ключ мне не оставлял. А вот здесь — письмо для вас.
И она протянула мне желтый конверт, который только что извлекла из рыцарских доспехов у камина: