И что бы ни говорили о Черненко любители заводить заезженные пластинки про застой и дефицит колбасы в советские годы, как бы они пренебрежительно ни оценивали его историческую роль в судьбе страны, катастрофы, постигшей Советский Союз, он бы не допустил.
С такими вот мыслями я и подошел к последней главе книги.
Глава одиннадцатая Последние месяцы
Никколо Макиавелли — великий знаток психологии людей, облеченных государственной властью, разбирающийся не только в основных принципах, но и в самых тонких оттенках, характеризующих их взаимоотношения с народом, — поучал правителей, что нужно делать для того, чтобы обрести необходимую репутацию. При этом он обращал их внимание, по его разумению, на самое главное — на то, что «люди вообще судят по наружности, нежели по внутреннему достоинству». Человек, не слишком знакомый с высшими сферами, очень часто испытывает вполне обоснованное желание возразить средневековому мыслителю, чьи наставления очень часто пронизаны обыкновенным цинизмом. Однако в нашем случае его высказывание, как говорится, попало в точку.
На мой взгляд, Черненко на посту генерального секретаря слишком мало заботился о своей «наружности». Речь, конечно, идет не о его внешнем виде — несмотря на явную скромность в одежде и на болезнь, которая, как известно, не красит, смотрелся он всегда безукоризненно. Но он совершенно не обращал внимания на то, как выглядит со стороны его линия поведения, какое впечатление производят те или иные его шаги и поступки. А ведь это было необходимо для того, чтобы нравиться людям, располагать их к себе. Впрочем, он и не стремился преподносить окружающим все то, что он делал, в красивой упаковке, считая, что важна не форма, а содержание. «Пиариться» тогда было не принято, а если бы такое занятие и вошло в жизнь, то Константин Устинович наверняка бы отнесся к нему с презрением.
И все же его неброская манера поведения, кажущаяся медлительность, проявлявшаяся на людях в последние месяцы болезни немощность не вызывали положительных эмоций. Но это еще было полбеды. Беда в том, что в горбачевский период стало модным утверждать, что Черненко как выходец из недр партийного аппарата был изначально, так сказать, «по умолчанию» не способен должным образом управлять государством.
Слово «аппаратчик» было как клеймо, которое ставили на других люди, совершенно не смыслящие в науке управления и сложностях аппаратной работы. А то, что у Черненко был огромный управленческий опыт, то, что ему удалось в значительной степени усовершенствовать механизм партийного и государственного управления страной, особой заслугой не считалось. Некомпетентность таких суждений не удивляет — близился период, когда страной станут управлять «эмэнэсы», не сумевшие отличиться на научном поприще. Никто тогда этим не возмущался…
Имея представление о деловых и личных качествах Черненко, нам легче будет ответить, пожалуй, на самый волнующий вопрос: было ли все же правомерным и обоснованным после смерти Андропова избрание на пост Генерального секретаря ЦК КПСС Черненко? Опираясь на свои представления об обстановке, царившей в высшем эшелоне власти того времени, могу ответить только утвердительно.
Прежде всего надо отметить то обстоятельство, что после кончины Брежнева не прошло и двух лет. А что это означало для узкого круга Политбюро да и подавляющего большинства всего его состава? То, что все эти люди еще находились под воздействием прежней эпохи, мыслили и действовали привычными стереотипами. Ведь 18 лет правления Брежнева были эрой относительной стабильности, а любые правители, как и их подданные, во все времена больше всего на свете хотели спокойствия. Именно это желание превалировало над остальными и в Политбюро, оно было главной «движущей силой» при рассмотрении вопроса о новом лидере.
Большую роль сыграла и боязнь раскола. Ну разве мог в то время на пленуме ЦК кто-нибудь выдвинуть альтернативную кандидатуру после того, как Черненко предложил избрать Генеральным секретарем ЦК Андропова? В той обстановке это было невозможно, тем более что все члены ЦК были прекрасно осведомлены о том, что подобные вопросы предварительно обсуждаются на заседании Политбюро. А что решит Политбюро — это уже не обсуждается, это для любого коммуниста, независимо от его статуса, является законом. Такова традиция, которая складывалась десятилетиями.