На траве дрожал на ветру изорванный листок бумаги, по краю его шли дырочки, словно его вырвали из блокнота. На нем что-то было набросано. Я могла поклясться, что листок принадлежал Томохиро.
Я оглянулась, сердце бешено билось. Даже если меня уговаривали друзья, были границы, которые я никогда не пересекала. Я не могла представить, что прорвусь в ограниченную территорию.
Я смотрела на лесок за оградой, деревья шевелились на ветру. Я знала, что Томохиро там, но не представляла, что он там делает.
Я глубоко вдохнула. Горячий адреналин прилил к пальцам, заставил опустить уставшие ноги на землю.
Я приподняла ограду и проникла внутрь.
Напряжение покалывало шею и плечи, но ничего не происходило. Парк был тихим, слышались лишь странные птицы, общающиеся друг с другом.
Я наклонилась и подобрала обрывок бумаги, расправляя его пальцами. Глубоко вдохнув, я перевернула его. Быстро набросанные линии складывались в подобие конца хвоста дракона, покрытого штрихованными чешуйками. Местами хвост покрывали клочки волос и борозды, все было нарисовано резкими мазками чернил.
Я прищурилась, разглядывая листок. Что-то было не так, наверное, пропорции, но кусочек хвоста выглядел смешным. Один из шипов был слишком длинным, но потом он становился нормальной длины, а вместо этого нарушался размер чешуек. Я отстранила от рисунка лицо, пытаясь понять, как это, а порыв ветра вырвал рисунок из моей руки.
Хвост раскачивался от одного конца листка к другому.
Я выронила рисунок, сердце колотилось.
Я стояла и не знала, что делать. Показать Томохиро, что я здесь, и заставить объяснить? Но я буду выглядеть сумасшедшей. Не сказать, что сама идея преследования была лучше, но я так и не спланировала все свои действия. Я только хотела узнать, с чем он связан. Я поежилась, вспомнив о взгляде беременной девушки, все ужасы начались с этой странности. Я должна была узнать правду.
Лес был не таким густым, каким казался на первый взгляд, через несколько метров деревьев стало меньше, и я пришла к полянке в Торо Исэки.
Дыхание застыло в горле, когда я шагнула вперед.
Все вокруг купалось в цветах сакуры и белизне лепестков поздней умэ, нежности ярко-зеленых весенних листьев, и мне казалось, что я иду по древней картине. Опадающие лепестки падали на соломенные крыши старых домиков эпохи Яёй и траву вокруг них.
Томохиро сидел рядом с одной из хижин, на его коленях лежал черный блокнот, приподнятый так, словно холст на мольберте. Его рука быстро двигалась по бумаге, черный распространялся по белой странице. Он периодически останавливался и смахивал со своей работы лепестки вишни и сливы.
Я пробралась к краю поляны и смотрела на него.
Не поднимая головы, он сказал, продолжая рисовать:
- Уж лучше сядь рядом, а не стой там и пялься на меня. Раздражает.
Щеки вспыхнули, уши обожгло жаром от стыда.
Когда я не ответила, Томохиро перестал рисовать. Все еще не поднимая взгляд, он положил ладонь на землю рядом с собой и похлопал по ней.
- Садись.
Я ухмыльнулась.
- Я похожа на собаку?
Он взглянул на меня и усмехнулся, ветер играл с его взлохмаченными волосами, бросая и убирая пряди с его глубоких карих глаз. Я почти таяла.
- Ван, ван, - пролаял он, так японцы видели лай собак. Я чуть не отскочила назад, услышав это, и его глаза вспыхнули от восторга. – Это я здесь зверь, да? – сказал он с ухмылкой. – Не хочешь – не садись. Мне все равно, - и он вернулся к рисунку.
Я глубоко вдохнула и шагнула вперед, медленно подходя к его спине, согнутой над рисунком.
Взгляд нервно устремился к рисунку, наброску трясогузки. Рисунок был прекрасным, и я была рада видеть, что он не шевелится.
Томохиро покачал головой.
- Ты все же не поняла, да? – сказал он, его ручка двигалась по спинке трясогузки. Высоко в деревьях я увидела трясогузку на дереве вишни, что пела, пока остальные птицы сновали меж веток.
- Ты говорил мне держаться от тебя подальше, - сказала я.
- И ты пошла за мной в Торо Исэки, - он поднял на меня взгляд, но я смотрела в сторону с подозрением.
- Я лишь думала…
- Что я в чем-то замешан.
Я кивнула. Он показал мне блокнот.
- Я занят только этим, - сказал он, указав на страницу.
Я ничего не сказала, но жар не покидал щеки.
- Думаешь, Мию правильно поступила? – сказал он. – Тоже хочешь меня ударить?
Я уставилась на него. Откуда такое отношение? То, как он спас девушку в парке, его мягкое выражение лица позже, то, как он ждал автобус, - все это не вязалось с его абсолютно непонятным поведением сейчас и тем, как он вел себя в школе.
- Итак? – он выжидающе смотрел на меня, и я заставила себя заговорить.
- Я не собираюсь тебя бить, но я думаю, что это подло с твоей стороны, - он ухмыльнулся и посмотрел на дерево, поднимая ручку, чтобы набросать тень на клюве трясогузки. – Зачем ты соврал ей?
- Соврал?
- Да. Что Мию для тебя ничего не значит. Я видела по твоим глазами, что ты на самом деле чувствуешь.
Он перестал рисовать.
- Это, - сказал он, - не твое дело.
Прошло время, пока хоть кто-то из нас смог заговорить. Кончик его ручки громко скрипел, двигая вперед-назад по бумаге.
- Ладно, а что тогда мое дело? Скажи, почему твои рисунки двигались, как ты заставил мою ручку взорваться.
- Анимация, неисправная ручка.
- Чепуха какая-то, - сказала я.
- Смотри, если не веришь, - сказал он, и я уставилась на рисунок. Абсолютно обычный. – Ты могла что-то видеть. Проверься у врача.
- Заткнись, - сказала я, но меня обеспокоили его слова. Я искала в Интернете информацию о симптомах галлюцинаций, и потеря важного человека входила в число причин.
- Ватанабе-сенсей и Накамура-сенсей сообщили, что ты вступила в клуб кендо, - сказал Томохиро после паузы.
- Да, - сказала я. Он усмехнулся и склонился, чтобы смахнуть с бумаги лепестки умэ. Челка упала ему на глаза, он склонил голову на бок.
- Ты постоянно следишь за мной, - отметил он.
- Я не слежу за тобой! – возмутилась я. – Меня не тревожит, чем ты занят на досуге.
- Потому ты пришла сюда.
- Я же говорила, что думаю, что ты с чем-то связан.
- С рисунками.
Я стыдливо понизила голос.
- Я это вижу.
Он резко прекратил рисовать, трясогузки тревожно перекрикивались высокими голосами. Он принялся замазывать рисунок, уничтожая его. Я с удивлением наблюдала.
- Он был не так и плох, - сказала я. Он не ответил, открыв чистую страницу. Я слышала его дыхание, тяжелое, словно после сражения в парке. Через миг он сглотнул, и его рука задвигалась по бумаге, набрасывая нечто, похожее на сливовое дерево.
- Почему ты бросил каллиграфию? – спросила я, глядя, кК его рука замирает, пока он разглядывал листву ближайшего дерева умэ.
- Папа, - сказал он, - считает искусство чепухой. Он хочет, чтобы я изучал медицину или банковское дело, как он.
- Но ты хорош в этом, - сказала я. – Очень хорош.
Томохиро набросал чернилами еще несколько листьев.
- Может, если бы твой папа увидел рисунки…
- Он видел, - мрачно отозвался Томохиро. Чернила вырвались из его ручки и потекли на дерево. – Черт! – добавил он, пытаясь спасти рисунок.
Я закатила глаза.
- И этим ртом ты потом целуешь маму?
- Моя мама умерла, - сказал он.
Я уставилась на него, руки тряслись. Я стояла, а тут ноги подкосились, и я рухнула на колени рядом с ним. Я открывала и закрывала рот, но ни звука не вышло. Я и не ожидала, что мы так похожи.
- Моя тоже, - выдавила я.
Он оторвал взгляд от страницы, его глаза вглядывались в мое лицо, и мне казалось, что он видит меня впервые, настоящую меня, такую разбитую.
- Прости, - сказал он.