С той самой встречи в безымянной гостинице Глевик-порта у Тойло Шаэлью началась совсем другая жизнь. Грастери Ройсали головой отряда, конечно, не являлся. Он был… Скорее нанимателем. Гранто слушался его беспрекословно, остальные явно опасались смуглого вожака, который не прощал ни малейшего промедления в исполнении своих указаний. А промедлить ведь порой было от чего.
Уже через десятину Тойло понял, что настоящее испытание было не в поединке с Гранто. Когда уже затемно пуаньи появился в доме, который снял в Глевик-порте, чего-то ожидая, голова согнал всех в залу, а Ройсали со скукой произнес: «Есть работа».
В ту ночь дом кластаро Гоммарде подвергся нападению шайки неизвестных разбойников. Они перебили всех, кто на свою беду выскочил на шум. Сам Клао Гоммарде отсутствовал, но его дочери не повезло оказаться в своей спальне. Душегубы вскрыли ей живот от лона грудины, вытянув внутренности на белый сатин простыни. Бедняжка, как рассказывали выжившие слуги, кричала долго, но на никто помощь ей прийти не посмел. Напоследок уже мертвой девушке выкололи глаза и отрезали уши.
Вернувшийся в Глевик-порт кластаро Гоммарде объявил награду – две тысячи золотых за голову каждого из нападавших. Но так и остался при деньгах и горе.
А Тойло, прекрасно знавший, что такое Три Рассвета победителя, и что такое приказ «огонь и ужас» на чужой земле, целый месяц еще вскакивал ночами в холодном поту. И вспоминал внимательный и оценивающий взгляд смуглого Гранто, велевшего именно ему провести лезвием по юному телу и… Дальше Шаэлью закрывал глаза и тихо стонал.
Зато за первую десятину он получил два короля. Огромные деньги.
Заданий грастери Тойло зачастую не понимал, но с самого начала не задавал вопросов по этому поводу. Как и остальные. В ватаге было десять человек, не считая пуаньи. Но братства, которое складывается у витаньери в одном отряде, не было даже рядом. На привалах и в трактирах в основном молчали, а если и говорили, то как-то нехотя. Нет, и истории рассказывали, и кости порой кидали, но чувствовалось, что связывает людей только плата за службу и мрачные тайны загадочных, но часто очень неприятных дел. Хотя порой случалось, что целый месяц ватага сидела в каком-нибудь городе, не занимаясь абсолютно ничем. Тогда Ройсали снимал дом, с обязательным условием – никаких слуг и хозяев. И тут витаньери, не сразу – через несколько дней – словно начинали оттаивать. Мрачность и замкнутость проходила то у одного, то у другого, и вот уже случалась совместная попойка, да и тренировки с клинками проходили не с кислыми рожами под окрики Гранто, а с весельем и дружескими подколками – как в любой ватаге витаньери.
Но вдруг появлялся проклятый пуаньи со своим «есть работа», и все повторялось: непонятное убийство ли, встреча с подозрительным типом, которую никто не должен увидеть, и горе бедолаге, случайно свернувшему не на ту улицу, а несколько раз – похищение молодой девицы и последующая передача оной опять же подозрительным типам.
Такие дела Тойло не любил. Вспоминал молодую кластарру Гоммарде в Глевик-порте.
Каждый раз после очередного задания пуаньи, отряд снимался с насиженного места и растворялся среди бесчисленных дорог Дельты, Маазло и Кравлы.
А потом, как раз после нелепой гибели во время переправы Олло Толстого, Ройсали решил вернуться в Септрери. То, что он из родного для Шаэлью королевства, он понял давно – и выговор, и титул позволяли понять это. Да и весь отряд был из одних септреров, исключая голову – национальность последнего Тойло так и не определил.
Дома – хотя до Нарви было и далеко, но Септрери Тойло полагал домом – дома заниматься теми вещами, которые ватага творила за границей, наемнику было неприятно. Что-то было такое в их делишках, что хотелось оставить за порогом, как размокшую глину сбивают с сапог перед дверью, не занося ее под крышу. Но выбирать вроде не приходилось, тем более что оплата по-прежнему была щедрой: два короля за десятину, в которой была «работа» и один – в спокойную.
Но в Арли, где отряд бездельничал аж два месяца, Тойло увидел человека, который мог отдавать приказы Ройсали. Грастери это злило, он всячески пытался показывать свой гонор, подкрепленный благороднейшим происхождением, но седеющий мужчина, одетый, словно зажиточный лавочник, на раздражение собеседника внимания не обращал. Как и не было ему дела до того, что их с Ройсали разговор случают все витаньери.
– Массо, не надо разговаривать со мной в таком тоне!
Пуаньи и его собеседник вошли в дом, продолжая начатый на улице разговор.