- Уходим, уходим! - старший лейтенант Саркисян махал вправо, указывая путь отхода. Группа бросилась в указанном направлении. Я, достреляв ленту, побежал следом.
Ветки хлестали по лицу, листва сливалась в одно пятно, пули, почирикивая, обгоняли нас и уносились куда-то. Каким-то чудом мы не нарвались ни на одну из мин или растяжек. Через, казалось, вечность такого бега группа вырвалась к горам. Пробежав по склону метров двадцать вверх, мы залегли и приготовились к стрельбе. Я заправил новую ленту. Но из «зеленки» так никто и не вышел.
Пройдя километра полтора, мы остановились и вышли на связь
- «Вершина», «Вершина», я - «Ущелье-три».
- «Ущелье-три», я «Вершина», прием!
- «Вершина», я «Ущелье-три», требуется эвакуация двух ноль двадцать первых, квадрат…
Целую минуту в эфире был слышен только треск и завывание помех.
- «Ущелье-три», я - «Вершина». Повторите!
- «Вершина», у нас два ноль двадцать один, повторяю, требуется воздух…
- Бля…
Я представил капитана Платицына, неверяще смотрящего на рацию - два «двухсотых» в самом начале рейда…
- «Ущелье-три», ждите «вертушки», повторяю, ждите…
Я не здесь.
Я вижу группу, которая приготовилась к движению и, привычно попрыгав, пошла вперед, навстречу белому пламени - и я знаю, что оно сейчас поглотит их; что жить им осталось меньше суток, я это уже знаю - и хочу крикнуть им, предупредить; но кто-то воткнул мне в грудь раскаленный стальной штырь, выбив из легких воздух, лишив возможности даже пошевелиться…
Последний парнишка, вскинув на плечо ПКМ, перед тем как шагнуть в пламя, обернулся и, встретившись со мной глазами, улыбнулся. Эх, парнишка, парнишка, ты еще не знаешь, что скоро ты встанешь перед выбором: или предать и остаться в живых, или остаться и умереть…
Через четверть века я, восемнадцатилетний, улыбался себе теперешнему.
Пламя накатилось, поглотило паренька с пулеметом, ударило по мне.
- «Скорая»! «Скорая»! - где-то далеко чей-то знакомый голос. Какая, нахер, «скорая»?! «Вертушки», «вертушки» вызывай!
Пламя разгоралось все ярче, раскаляя воткнутый в сердце штырь, норовя выжечь глаза даже сквозь закрытые веки, делая боль совсем невыносимой, выдавливая хрип вместо крика и…
… и кто- то милосердный выключил свет
МГНОВЕНЬЯ .
(Так, в общем-то ни о чем)
Памяти хорошего человека и верного друга, Хафизова Айрата Азатовича, посвящаю.
Ты смотришь на мгновенья свысока…
Молодой и глупый лежу на горячих камнях и, улыбаясь, смотрю на огромное белое солнце.
Вся моя жизнь, казалось бы вечная и длинная, оказалась одним мгновением.
Сзади все ближе чужое "Алла-а-а!", а руки сжимают скобы двух лимонок, прижатых к груди - кольца уже выдернуты, сейчас отпущу и пойдут последние мгновения. Первый бой превратился в последний.
А я смотрю на солнце и улыбаюсь. Мне не страшно - мне обидно.
Наступит день и сам поймешь , наверное -
свистят они как пули у виска…
Мгновения, мгновения, мгновения …
Время от времени мы проходим через этот блокпост и всех здесь уже знаем. Ребята с местными организовали посиделки, а я вышел во двор блокпоста и сел, прислонившись спиной к камням дувала. Меня мутило, я был замучен этим рейдом - то ли подцепил чего, то ли солнцем ударило. Хотелось хоть сколько-то мгновений посидеть, закрыв глаза и ни о чем не думая. Но не судьба - чьи-то шаги приближались ко мне. Я нехотя открыл глаза. Ко мне шел Юрка из Саратова, здоровенный как шкаф и легко краснеющий как девушка. В самый первый заход на этот блокпост мы случайно разговорились и я ему сказал, что у меня в Саратове тоже есть девушка. Это почему-то наполнило его таким доверием, что он рассказал, краснея и смущаясь до слез, про свою девушку Свету, принес и зачитал мне все ее письма и с тех пор так и повелось - как мы на блокпост, так тут и Юра с письмами…
Я поднялся, стряхнул с себя нежелание его видеть и разговаривать, шагнул навстречу, протягивая руку для приветствия и улыбаясь этому простому хорошему парню. В следующее мгновение на лбу у него появилась черная дырка от пули, а я, моментально вычислив возможную траекторию, прыжком летел за выложенный камнями круг колодца, отщелкивая предохранитель калаша.
Осторожно выглянув из-за укрытия, я увидел белый листок Светиного письма, плавно падающий на землю.
Выстрелов больше не было - снайпер ушел.
У каждого мгновенья свой резон,
Свои колокола, своя отметина.
Мы с Саньком несемся по узкой кишке кишлачной улочки, а по нам стреляют со всех сторон, такое впечатление, что и небо тоже поливает нас свинцом. Мы выбиваем хлипкую дверцу в дувале и вваливаемся в какой-то дворик.
То ли передышка, то ли ожидание смерти.
Санек, улыбаясь, говорит мне: я знаю, как перестать боятся!
И протягивает мне руку, разжимая кулак.
Бзззззынь - с почти неслышным звоном отлетает рычажок взрывателя и я, не успев даже подумать, хватаю с его ладони ребристое тельце лимонки и швыряю ее за дувал, а там вспыхивает стрельба и я смотрю на летящую гранату - а вдруг она летит в своих?! - и умоляю: только не…
Граната, как будто услышав мою мольбу, стукается о край дувала и летит обратно за кучу какого-то хлама, я бросаю Санька на землю и падаю сверху. Раздается взрыв и что-то злобно рвет мою ногу.
Опять пронесло.
Мгновенья раздают кому позор,
Кому бесславье, а кому - бессмертие
Я, молодой и здоровый парень, еду на горячей броне, подставив лицо солнцу и улыбаясь. Мне всего восемнадцать, рядом на броне сидят такие же парни. Любое мгновение для любого из нас может стать последним, но это же и заставляет нас ценить каждое мгновение. Я не знаю, о чем они думают - о войне, о доме, о девушках, но знаю, что любой из них верит в то, что друг не подведет. И я верю, да нет - я знаю! - что никому из них не достанется ни позор, ни бесславие.
Я поудобнее устраиваю на коленях калаш и продолжаю улыбаться.
А в общем, надо просто помнить долг
От первого мгновенья до последнего
Долг.
Каждое мгновение нам тычут этим долгом в лицо. Вот и замполит рассказывает нам, как мы сильно успели задолжать Родине, афганскому народу и даже ему лично.