И снится мне сон. Вот мама, чье лицо, до последней морщинки, помнил я все эти два года. "Да ты поседела, мамо! - говорю я ей, обнимая ее, и мои слезы смешиваются с ее слезами. - Ну не плачь, родная, все хорошо! Все теперь всегда будет хорошо!"
Обхватив милое лицо ладонями, я заглядываю в ее глаза, полные слез. "Все хорошо!"
"До- мой!До-мой!" -привычно стучат колеса.
"До- мой! До-…Трах! Тра-та-та-тах!!!" -перестук колес на мосту перерастает в близкую пальбу.
Я лихорадочно вскакиваю, хватая несуществующий уже автомат и ударяюсь головой о верхнюю, третью, полку.
Тяжело дыша, спрыгиваю на пол и, накинув на плечи китель, мимо сонно ворочающихся людей выхожу в тамбур вагона - покурить. За окном вагонной двери - чернота. Сердце с бешенного галопа перешло на стакатто; комок, вставший в горле, понемногу отпускает. Дрожащей рукой достаю сигарету и бросаю взгляд через двойную дверь площадки в окно соседнего тамбура и словно вижу собственное отражение - там тоже, накинув поверх тельника китель, курит такой же парень. Взгляды наши встречаются и я открываю дверь и перехожу к нему.
- Огоньку не найдется? - все еще хриплым голосом спрашиваю его.
Он молча подносит мне огонек зажигалки.
Я скользнул взглядом по его кителю.
- Десантура?
Он утвердительно кивает головой.
- А ты?
- Пехота.
Он снова кивает. Мы молчим - мы оба не здесь, мы душой уже дома и только наши неповоротливые тела никак не могут домчаться туда.
Докурив сигареты, мы жмем друг другу руку и расходимся по вагонам. У нас еще будет время поговорить.
"До- мой!До-мой!"
Дни, полные нетерпения.
Пацаны, смотрящие взрослыми глазами на проносящиеся за окном пейзажи.
Души, разрывающиеся между теми, кто ждет дома и теми, кто остался в горах. Все ли из них вернутся домой?
"До- мой!До-мой! Ско-рей! Бы-стрей"
Еще день и ночь. Перекуры в тамбуре с Серегой-десантником.
Он выходит раньше. Стоя на перроне, долго смотрит вслед уходящему поезду. В карманах наших кителей лежат адреса - ну и что, что он десантник, а я пехтура.
Огонь Афгана спаял нас всех в единое целое.
Пацаны, переплавленные в сталь. Отвыкшие от ласки, чувствующие себя уязвимыми без уже привычных броника и автомата.
Мои друзья возвращаются домой.
…А я лежу, слепо глядя в потолок невидящими глазами. Никакие звуки не доносятся до меня извне…
Вот перрон моего городка. Еду по городу, радуясь знакомым улочкам, девушкам - боже мой, никак не могу заново привыкнуть к их красоте!
Вот дверь моей квартиры. Чувствуя, как сердце колотится в горле комом, нажимаю кнопку звонка. Дверь распахивается и…
- Мама! - распахивая объятия, шагнул бы я навстречу.
…Если бы минометный залп не накрыл меня на тех камнях.
В ушах снова рождается неприятный звон, через который пробивается грохот давно отстрелянных очередей.
- Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы! - обхватываю контуженную голову руками, пытаясь прекратить эту пытку, сводящую с ума.
Мои друзья возвращаются домой.
- Здравствуйте, братишки! - прошепчу я им когда-нибудь.
…И тогда я решил убежать, обмануть, обвести обнаглевшее время
Я явился тайком в те места, куда вход для меня запрещен
Я стучался в свой дом, в дом, где я лишь вчера до звонка доставал еле-еле
И дурманил меня сладкий запах забытых, ушедших времен
И казалось, вот-вот заскрипят и откроются мертвые двери
Я войду во "вчера", я вернусь, словно с дальнего фронта, домой
Я им все расскажу, расскажу все, что будет, и может быть кто-то поверит
И удастся тогда хоть немного свернуть, хоть немного пройти стороной
И ни кто не открыл, ни души в заколоченном, брошенном доме
Я не мог отойти и стоял, как в больном, затянувшемся сне
Это злая судьба, если кто-то опять не допел, и кого-то хоронят
Это время ушло, и ушло навсегда, и случайно вернулось ко мне.**
____________________
* Pink Floyd "The Wall" ("Bring the boys back home")
** Андрей Макаревич "Песни под гитару" ("Посвящение В.Высоцкому")
ОБЕЛИСК. ИЗ ПРОШЛОГО
- Да нет же, Юленька! - Ромка аккуратно взял ее руки в свои, отчего Юлю как будто пронзило током и даже побежали мурашки по коже.
- Все немножко не так! Вот, смотри! - и Ромка ввел новую команду. - Если вот тут поставить этот оператор, то мы не сможем выполнить вот эту вот команду…
Юля ощущала его присутствие за своей спиной, тепло его тела, и становилось ей от этого как-то щемяще-тревожно. В эту контору она пришла на преддипломную практику и Лидия Николаевна Фурман познакомила ее с этим парнем, сказав:
"Ну вот, Юленька, наш Рома тебя всему научит - ставлю тебя в его смену". Юле Рома нравился. Был он не очень красив, высок, с копной темно-русых вьющихся волос, в которых при ближайшем рассмотрении она с удивлением приметила седину. Все делал он с непрекращающимися шуточками-прибауточками, любил каламбуры; а когда они на пересменках собирались вместе с Шурой Пахоменко, то пересменки растягивались с положенных 15 минут на час и более, их розыгрыши и шутливые перепалки веселили всех.
Даже себе Юлька боялась признаться, что влюбилась в этого парня, хотя когда она смотрела на него блестящими глазами, окружающие многозначительно переглядывались и улыбались, но тепло и добро - Юлю любили.
- Вот так, Юленька, - продолжал тем временем Роман, - теперь просто чудненько! Паскаль, Юленька, это не танцы, тут головой думать надо!
Юля слегка надулась. Как-то, в самом начале практики, она отпрашиваясь с работы, сообщила что надо ей в группу современного танца, в которой она занималась уже несколько лет. Ромка улыбнулся ей и сказал: "Конечно, Юленька, что за вопрос! Конечно иди!" - и добавил - "Как там говорится - дурная голова ногам покою не дает?". И с тех пор иногда подшучивал над ее страстью к танцам.
Резко и требовательно зазвонил телефон. По длинным трелям ясно было, что звонят по межгороду. Ромка снял трубку и, поговорив, радостно оживился.
- Что-то случилось? - спросила его Юля.
- Случилось, Юленька, случилось! Ко мне завтра в гости прилетает друг, служили вместе.
- А где ты служил? - наконец-то решилась задать личный вопрос Юля.
- Да в стройбате, деточка, вместо песковатора! Пойду-ка я чайничек поставлю! - ответил Ромка и вышел из машинного зала.
Через некоторое время Юля, не дождавшись его возвращения, зашла в операторскую. Ромка стоял, обхватив себя руками за плечи и уперевшись лбом в стену.
- Ром, - робко дотронулась она до его плеча, - тебе плохо?
Он повернулся к ней. Глаза, до этого темно-карие, стали совсем черными, превратившись в два бездонных колодца.
- Да нет, Юльчик, - каким-то сухим голосом сказал Ромка, - все нормально…
- Ты не хочешь, чтобы этот друг к тебе приезжал? - догадалась Юля.
- Да ты что, Бельчонок! - улыбнулся Ромка, назвав ее придуманным им же именем, от которого она таяла. - Он мне не просто друг! Он мой брат! Не обращай на меня внимания, просто что-то затосковалось ни с того ни с сего…
Когда пили чай, Ромка позвонил Шурику Пахоменко:
- Шурик? Ну привет, негодяй! На работу-то собираешься? Возьми-ка пару коньячка да шампусика девчонкам! Что за праздник? Да кореш завтра прилетает! Ну давай, ждем-с!
Шурик пришел с девчонками своей смены и устроили пересменку прямо в операторской. Много шутили и смеялись, наконец Ромка собрался домой.
- Пойдем, Бельчонок, провожу тебя до общаги! - сказал он.
- А у меня все, - ответила Юля. Язык слегка заплетался. - Общага до 23-х, а уже пол-первого ночи. Я тут останусь.
- Тут? - Ромка обвел глазами задымленную операторскую. - Ну уж фигушки! Поедем ко мне! Да и что за торжественный комитет по встрече дорогого гостя без прекрасной дамы?