— Вот досада! Нет бы выехать нам чуть раньше, — зло сказала Арзы-апа. — До жарких деньков это место и курица пешком переходила.
Растерянные стояли мы на берегу, не зная, что предпринять. Вернуться назад? Никак невозможно. Поблизости нет никакого аула. Кругом дикие утесы глубокого и мрачного ущелья. Гневная река. Кроме ее рева, ничего и не слышно. Да еще страх перед новой встречей со вчерашним пучеглазым. Солнце клонится к закату. А может, к ночи вода спадет? Ночевать здесь страшно, да и холодно. Ущелье такое зловещее. Даже вчерашнего жаворонка нет. О чем он вчера звенел? О какой беде предупреждал? Если он устроил себе гнездо у подножия сая, то река давно смыла его.
Мы сошли с ишаков. Размяли затекшие ноги. Осмотрелись. Ослы — они и есть ослы, нечистые творения. Нет им и дела до наших забот. «Вы — люди. Вот и ищите выход сами». Пофыркали и начали рвать траву, растущую между камнями. Но развьючивать их мы пока не стали.
— Поднимись-ка на бугор, — сказала Арзы-апа. — Может, увидишь какого-нибудь проезжего.
Я бегом поднялся на холмик. Кругом ни души. Солнце опустилось совсем низко. Вершина Тенгри в чистом белом снегу похожа на безгрешного ангела с белоснежными крыльями. Как бы оправдывается: «Не мы виноваты в буйстве реки». В мареве стоит далекий Капчагай. Сзади змеей извивается бледная дорога. «Если надумаете возвращаться, то вот она я».
— Никого не видать, — сказал я, спустившись вниз.
Здесь уже начинают густеть сумерки. Темно, как в заброшенном доме.
— О всемилостивейший создатель, — вздохнула старушка, — на тебя одного надежда!
Она развязала свой пояс, опустила руки в мутную воду, сполоснула лицо. Потом расстелила пояс, сняла остроносые калоши и стала молиться. Снова обратилась к богу. Я знаю, сначала она молила о здравии Орхи и Нохи, затем о благополучии домашних, а потом уже о легком пути и счастливом возвращении. Слов ее не было слышно за шумом воды. Но мне казалось, если бог существует, он должен услышать эту мольбу, идущую от сердца, остановить воду, чтобы мы переехали опасное место и продолжили путь по твердой дороге. Но никакого чуда не произошло. Видимо, бог не услышал молитвы Арзы-апа из-за рева потока. Да и мало ли жалоб и просьб у копошащихся на земле людей. Если выполнять волю каждого…
— Поднимись-ка еще раз, — потухшим голосом сказала старушка, окончив намаз.
И снова я взобрался на холм. Тишина, от которой больно ушам. Не видно ни одного путника ни со стороны Казахстана, ни со стороны Киргизии. «Да не отправились ли все люди поголовно на фронт, оставив на две республики только меня да старуху Арзы?» — испугался я. Стоя на холме, я крикнул вниз:
— Никого не видно!
Арзы-апа ходила взад-вперед вдоль потока, меряла своей палкой глубину, пока быстрое течение не вырвало палку из ее рук. Раз и два мелькнула в воде белая палка, пока не исчезла совсем. По-моему, лучше было бы вернуться. Мы посидели бы на камнях у Куркуреу-Су вместе с Мамытбеком и Чолпан. А потом, кто знает, может, и приехал бы кто-нибудь, кто рассказал бы подробности о жизни Медетхана…
А с другой стороны, хорошо бы добраться в аул до ночи. Мне все казалось, что младшие и Айша то и дело выходят на дорогу и высматривают меня.
Странные звуки привлекли мое внимание. Я поднял голову. В небе с курлыканьем пролетала журавлиная стая. Словно услышал аллах мольбы старой Арзы и послал журавлей, чтобы не было нам так одиноко и тоскливо. Но у стаи была своя дорога, и она вскоре скрылась с глаз. Больше не оставалось никакой надежды, и я совсем уже было решился спуститься вниз, как вдруг увидел в стороне Арчагула какого-то всадника, и радостный громкий крик вырвался из моей груди. Но человек продолжал свой путь. Видимо, не услышал меня. Тогда я сорвал с головы старую и мятую свою кепку и принялся размахивать ею, не переставая орать.
Услышав мои вопли, прерывисто дыша и хватаясь за сердце, добралась до меня и Арзы-апа.
— Вон едет! — показал я на путника.
— Эй-у-у! — слабым голоском закричала Арзы-апа. Я и то с трудом ее услышал. Но она продолжала махать рукой и тянуть свое тихое: — Эй-у-у!
Наконец она сорвала свой кундик и стала размахивать им, как белым флагом, а сама крикнула мне:
— Беги!
Я со всех ног бросился наперерез всаднику. Казалось, весь путь мой усеян терниями. Колючки нещадно впивались в икры, рвали и царапали меня. Или это джез-тернаки, злые духи с медными когтями, мешали мне бежать? Дыхание останавливалось. Я готов был без сил упасть. И я упал, когда увидел, что всадник остановил коня и посмотрел долгим взглядом в нашу сторону. В моих же глазах прыгали горы и качалось небо да расплывались какие-то темные круги. Совсем рядом я услышал стук копыт. В горле пересохло. С трудом я встал на дрожащие ноги. И все заслонила грудь жеребца, его стройные передние ноги да всхрапывающая морда. Это был великолепный конь, высокий, красивый, с длинным хвостом и пышной гривой. Сидел на нем юноша, может, на три-четыре года старше меня, а то и меньше.