Горький сок арчи попал в горло. Он откашлялся и сплюнул.
Аманкул курит, закрыв глаза. «Проклятый скряга! Один пузырек и привез. Денег не хватило, что ли? Пачками получает и куда только девает башли? Или готовится уйти на пенсию и откладывает на книжку? Станет уходить, а меня на свое место и не порекомендует. Скупой! Ну и черт с ним! Не очень нуждаемся! Если Жарас слово сдержит, то найдется и для меня теплое местечко на руднике Нартас. Надоело по камням ноги бить, в жару и стужу по горам бродить да спать под открытым небом. Чужой не пожалеет, свой не убьет, хоть и может избить до полусмерти, спихнуть ногами в грязный овраг. Впрочем, зачастую родичи именно так и поступают. Ай, да ладно! Дай бог здоровья Жарасу! Будет он жив, и мы не пропадем. Что делать, ему тоже приходится не легко. Видно, не может удобный момент выбрать. Мне бы только кончиком ногтя зацепиться за рудник, а там посмотрим… Мне бы только должность с машиной. А здесь… Ни семьи, ни дома, жрешь всякую гадость. Тимофей на свое место вот этого пьяницу предложит. А чем он лучше меня? На гитаре умеет бренчать — и только. Ишь как приклеился к инструменту, к деревяшке своей. Да и дергает нынче по-другому. Глаз с этой малявки не сводит, улыбается ей. Ну, да мы еще посмотрим! От Аманкула трудно спастись всяким ярочкам-козочкам, коли он на них глаз положил. Не ангел, поди, раз своими ножками притопала от мамы-папы в такое богом забытое место. Даже если кто и гнал или в поводу вел, все равно не место здесь для девичьих ножек. Видно, черт пригнал от людей грешок скрыть. Может, и к лучшему, что она приехала. Чем в редкие случаи в город ездить к той вдовушке, лучше найти себе под боком забаву для сугрева. Ну, хоть и пожалел денег на выпивку, так хоть за то, что девку привез, спасибо. Может, почуял Тимофей, что надоело нам свои холодные колени обнимать, вот и привез ее нарочно? Только вот гитарист этот…»
Старый Таласбай прилег на бок, держа в руках пестрые четки. Он перебирает их по одной, словно баранов своих считает, поглаживая по спине. «Был этот Ахан характером похож на русского, видно, до сих пор такой, не переменился. Иначе разве пустил бы он дочь в такую даль, в глухие места, да еще зная, что здесь одни мужики? О аллах! Тауба! Тауба! Благодарение всевышнему! И у нас растет сын, и мы дочь воспитываем. Кстати, не мешало бы съездить разок в аул, дом проведать. У бедной старухи в последнее время жалоб много стало. Как она там? А сноха? Как она справляется с дойкой кобылы? Или ни капли не оставляет жеребенку? В ауле много белобородых и синебородых родичей, недовольных тем, что ушел я в горы, надеясь добыть больше денег, покинул дом и аул. Или оставить эту работу, ну ее совсем? Приехала же эта девчонка, поработает пока на моем месте. Отпрошусь да поеду, пожалуй…»
Адиль оторвал руку от струн. Прислушался. Словно где-то далеко звенел чей-то голос, или то комар пищал над ухом? Взгляд у него был далекий, отсутствующий. Вот кисть руки снова легла на струны. «Добро пожаловать, сестренка! Вижу, пригнала тебя сюда сумасшедшая романтика. Неспроста это, девонька. Чую. Только надоест тебе все это уже завтра. Скучновато тут, надо прямо сказать. Ни театров тебе, ни кино. Даже артисты областной филармонии, что изредка наезжают в соседний чабанский аул, нас стороной обходят. Наши певцы — вот эти жуки да комары, лягушки-квакушки из болот и степи, черепахи, пустыни. В худшем случае — могильные птицы развалин. Яркие самцы фазанов Ширганака. Ну, эти тебе понравятся. Не знаю, как тебе, но мне очень нравятся. В этой жизни есть свои прекрасные стороны, своя прелесть. Конечно, для тех, кто умеет видеть. Если сердце не слепое и не равнодушное. Иначе пожелтеешь с тоски, как этот Аманкул, желчью изойдешь. Кстати, почему он так на тебя смотрит, словно кошка у мышиной норки караулит? Глаз не сводит. Бедняга, как увидит женщину, обо всем забывает, только и глотает голодную слюну. Даже шея раздувается, как капюшон у ядовитой кобры. Умирает от страсти. Ох-хо, уж он-то постарается запустить свою лапу тебе за пазуху! Что тебя ждет в будущем, девушка? А ты красивая и ладная, все на месте вроде. Ноги красивые, да и мордашка ничего. Ах, лисичка красная! Берегись долговязого дяди. В нем хищник спит, свернувшись калачиком. Опасайся, когда он голову подымет. А меня можешь и не бояться».