Тишина. Только слышится храп из соседней палатки.
— Нет, нет, нет, это невозможно! — шепчет Марзия. — Этого не может быть!
С той ночи пролетел месяц. В горах еще стояло лето, но уже пожухли, побурели травы, осыпались ягоды дикого винограда и горной черешни. А те, что остались на ветках, почернели, высохли на солнце, уподобились изюму. Кеклики станут их клевать. Сладкая ягода, сухая, не испортится. Корм для горных куропаток. В урочище Тасауз, что и есть Каменная пасть, где идут разведывательные, поисковые работы, много кекликов. За ними особенно не набегаешься по камням. Поэтому все, кроме старого Таласбая, довольно равнодушны к ним. Таласбай не стреляет птиц, как другие охотники, а ловит их силками. Он надергает волос из конского хвоста, соорудит ловушку, петельку свяжет и к кусту дикой черешни приладит. В такую несложную западню попадают два-три кеклика.
Сегодня старика Таласбая нет. Он получил из дома весть, что старуха его заболела, собрался и быстро выехал из лагеря в аул, что находится где-то в стороне Байкадама. Тимофей Петрович по неотложному делу уехал в геологоразведочную партию в Нартас.
А с тех пор, как с ними попрощался долговязый Аманкул, прошло уже около недели. Вырос парень, вверх пошел. Стал помощником главного инженера на руднике Жанатас. Перед отъездом он устроил торжественные проводы. После первого же тоста Адиль захмелел и спросил прямо:
— Эй, ты! Ты же геолог, как же тебя взяли на работу в рудник? Что ты там будешь делать?
— А-а-а, брось, Адиль, ты все еще ребенок, — ощерился в улыбке Аманкул. — Если очень нужно, то и снег загорится. Надо только найти способ его поджечь. Да что там говорить… Все! Прощай, бродячая жизнь! Давайте за это и выпьем!
— Ну конечно, выпьем! — сказал радостно Адиль и заерзал, придвигаясь ближе, как это делают дети, еще не научившиеся ходить. — Знаешь что? Аманкул! Ты нас не забывай! Может, ты потом и меня на работу возьмешь, а? Оказывается, работа геологу и на руднике найдется, а? Все одно годится, а?
Так и проводили они Аманкула.
Остались в лагере Марзия и Адиль вдвоем, у самой каменной пасти ущелья. Разведчики ведут работу примерно в километре от палаток, вверх по восточному склону горы. Туда никакой землеройной машине не забраться. Бур установить тоже трудно. Копать приходится вручную. Работа их заключается в том, чтобы рыть шурфы метров в десять — пятнадцать, брать пробы на разных глубинах, нумеровать образцы, делать соответствующие записи, складывать камни в рюкзаки и тащить в лагерь. Вот и все.
В яме глубиной примерно в рост человека стоит Адиль. Почва твердая. С каждым ударом кирки она становится все более каменистой. Кайла звенит, высекая искры. Они красиво сверкают в полумраке ямы. Он нагибается, берет камень, осматривает его со всех сторон и швыряет на поверхность.
— Ну, девушка, — глухо говорит он из ямы, — записывай! Галонит. Да-да, это и есть галонит. Видишь сверкающие точечки? Блестки такие. Посмотришь просто — ну камень и камень, — однако это галонит.
— А что такое галонит? — спрашивает Марзия, отковыривая влажную глину с образца.
— Ты, девушка, такие вопросы не задавай, слышишь? Камни не любят неуважительных слов и пропадают с глаз человека. Гордые они, эти камни. Еще Омар Хайям говорил:
Вот так, девушка! Откуда тебе знать, что будет через пару сотен лет. Может, твои прекрасные, как у верблюдицы, глаза тоже станут камнем, таким же, какой ты держишь сейчас в руках. Поэтому к почве, к глине, к камню надо относиться с уважением. Но из тебя никогда не получится геолог, учись ты хоть тысячу лет. Уже месяц, как ты собираешь камни, а до сих пор названия запомнить не можешь. Я же тебе сотни раз говорил, что галонит — это свинец.