Но постой! Кто же это?! Среди смеющихся, счастливых женщин такая печальная? Очень знакомо ее лицо. Боже мой! Да это же Тан-Шолпан! Почему она так грустна? Почему не смеется, как все вокруг? А может, она смеялась за секунду до того, как щелкнул затвор фотоаппарата?
Знаком Нариману и человек, идущий за ней с ребенком на руках. Чернявый, плосконосый. Да, конечно, это Жарас Хамзин. Избранный несчастной Тан-Шолпан супруг. А на руках у него их ребенок. Вот так встреча! Нежданная, надо сказать. Видишь, чем встречает тебя комбинат, Нариман Данаев?!
«Итак, оказались наши беглецы не в Алма-Ате, а в самом Карасае. Все бы ничего, но теперь я похож на человека, который пустился вдогонку и наконец настиг. Глупое положение. И поди докажи, что я и не думал их преследовать… Вот судьба!»
Как в тот день, когда Нариман впервые пригласил Тан-Шолпан в кино, вскинулось сердце норовистым жеребцом и пустилось вскачь, готовое выпрыгнуть из груди. Стало мучительно больно оттого, что стоит он одинешенек в чужом городе перед фотогазетой с незнакомыми людьми и страдает, что Тан-Шолпан не с ним. И отрадно, и горько, что не погасло в нем былое чувство. Но зачем? Не слушается глупое, простодушное сердце рассудка, болит за Тан-Шолпан. В нетерпении встает сердце-конь на дыбы, ржет пронзительно, бьет копытами, рвет удила, роняя желтую пену, не слушается ни плети, ни узды…
«Бедная Тан-Шолпан! Правильный ли ты сделала выбор? Может быть, ты была бы и несчастлива со мной. Но счастлива ли ты с Жарасом? Нашла свою долю? Судя по твоему виду, обманулась ты, девочка. Бедная девочка… Такова жизнь. Обманешь кого-то — и не заметишь, что обманутым оказался сам. Говорят же: на чужой беде своего счастья не замесишь. Думаешь, облапошил судьбу, — ан нет, сам лежишь на земле, обеими лопатками припечатан. Если жизнь такова, как я ее понимаю, то не примет она мелкого расчета и скользких уверток. Пусть дождь золотой на тебя льется, пусть обмануто пока сердце ложным чувством, но знаю я, что с изъяном оно и что не с Жарасом счастье твое, Тан-Шолпан!»
Всего ждал Нариман, только не этой встречи. И вспомнил, как увидел Тан-Шолпан впервые.
В Рудном Нариман часто встречал восходы солнца. Он стоял на краю огромного карьера и смотрел, как белое январское небо взрезает густое красное солнце. Скованное холодом, почти мертвое небо зажигается на востоке костром и медленно разогревается. Глаз невозможно оторвать от такой красоты! В один из таких рассветов на деревянной лесенке встретились ему две девчонки с теодолитом в руках. Раньше он их не видел, засмотрелся, поскользнулся и упал. Здорово упал — в голове загудело. А когда пришел в себя, то увидел, что одна из них тоже поднимается на ноги, отряхивается от снега и ругает его вовсю. А вторая хохочет, надрывается.
— Хулиган! — крикнула Нариману пострадавшая и зло выстрелила в него взглядом. Ее смуглые щеки побледнели от негодования. Черные волосы выбились из-под пухового платка. В глазах слезы сверкают. Видно, больно ударилась, когда он сшиб ее с ног. Все поглаживает локоть. А подруга ее рыженькая задыхается от смеха. Выставила белые зубки, раскраснелась и заливается. — Даже не извинится! — буркнула пострадавшая, едва не плача.
— Простите, я нечаянно, — сказал Нариман растерянно, пытаясь встать.
— Ничего! Не вы виноваты, а лед. Давайте руку! — сказала хохотушка и протянула ему горячую ладонь.
Сильная рука была у девушки. Она вытащила Наримана из снега, поставила на ноги. И не успел он опомниться, чтобы поднять теодолит, вылетевший из рук смуглянки, как получил снова.
— Невежа! — бросила она.
— Будет тебе, Тан-Шолпан! — удерживала подругу рыжая, справившись наконец со смехом. — Хватит! Ты и так его уже в землю втоптала.
Тан-Шолпан. Так началось их знакомство. Сколько же прошло времени с тех пор? Нариман снова посмотрел на снимок.
Бывает же, незначительный случай, а оставил глубокий след в его судьбе. Если бы в тот раз он не поскользнулся, то знакомство с Тан-Шолпан могло и не состояться. Теперь вот снова придется видеться. Конечно, жить в одном городе и не встречаться нельзя. И нечего краснеть да волноваться при встречах с ней, боясь обидеть, радоваться каждому ее взгляду, дрожать. Прошлое умерло. Кончено.
Успокоив себя такими словами, он наконец набрался мужества и вошел в приемную директора комбината. Девушка-секретарша попросила его подождать. Кабинеты директора и главного инженера имели общую приемную и располагались друг против друга. Обе двери обиты черным дерматином. В углу приемной стучит телетайп. Телефон звонит непрерывно. Секретарша едва успевает отвечать. Но когда выпадает минута тишины, она сразу хватается за книгу. Видно, учится. Из кабинета директора вышли двое, а на смену им зашли еще трое. Без разрешения и приглашения. Видимо, тоже из начальства. Девушка виновато посмотрела на Наримана: «Ну, сами видите. А что я могу поделать? Подождите еще немного». Нариман прикрыл глаза, успокаивая ее.