«Этот вот»? Что-то словно толкнуло в грудь Онику. «Вашего»? Как он разговаривает! Что за недопустимый тон. Да что он, родственника своего тянет в главные или кума?
Аманкул Ахрапов, за которого так хлопотал Жарас Хамзин, был инженером, но не горняком, а геологом. С геологией он распрощался с легким сердцем и сейчас работал заместителем главного инженера по технике безопасности на руднике Нартас.
«Данаев же горный инженер, — старался спокойно рассудить Оника, — к тому же он прошел отличную школу на Соколовско-Сарбайском месторождении. Ко всему он не летун, приехал к нам не сам по себе, а по направлению. К тому же очень подозрительна ненависть Хамзина к этому человеку, как бы ни старался он ее скрыть, она бросается в глаза». Директор был опытней, старше и по должности, и по возрасту, но Хамзин вызывал у него какое-то странное опасение. Во внешности, в жестах, в походке Хамзина была величественная внушительность, слова он произносил важно, и все это невольно действовало, даже угнетало. Случалось, что незнакомый человек, заставая Онику с Хамзиным вдвоем, первым без колебаний протягивал руку Жарасу и дело свое начинал излагать ему же. Начальственная солидность определяла весь облик главного инженера, сильно ощущалась в его манере недоуменно и гордо вскидывать бровь.
Эта чиновничья надменность совсем не нравилась Онике, но он старался не обнаруживать своего недовольства. Врожденная деликатность, природная скромность мешали директору сделать ему замечание.
«Разумеется, Хамзин лучше меня знает Данаева. Другое дело, как преподносит он мне свое знание. Не играет ли тут решающей роли недоброжелательное отношение?» — размышлял Оника.
— Даже если мы поставим Ахрапова главным инженером, городской комитет партии не утвердит наше решение, — сказал наконец Оника, радуясь, что нашел серьезное возражение против кандидатуры Хамзина. — У него есть выговор за пьянство. Об этом вы и сами хорошо знаете. Но почему-то настаиваете на своем.
Хамзин огорченно потупился, но тут же ожил, словно нашел выход:
— Константин Александрович! За одну ошибку человека дважды не наказывают. Правда, Ахрапов допустил некрасивый поступок, достойный сожаления. Но он все понял и раскаивается. Исправился парень. С тех пор ничего такого не повторялось. А откуда вам известно, что Данаев не пьяница? Вы его не видели пьяным, вы не знаете, что он ночевал в милиции, а я видел и знаю, как он в вытрезвителе шумел. Аварию допустил. Мало этого?
«Ах, досада! Неужели это правда? Надо выяснить. Обязательно».
— Хорошо, Жарас Хамзинович, я подумаю. Не будем торопиться с выводами. Можете идти.
Хамзин вышел. Увидев в коридоре Наримана, он вдруг засомневался: «Может, не стоит вставать ему поперек дороги, все же росли вместе…» Но этот добрый порыв тут же пропал, улетучился без следа, на смену ему пришло окончательное решение: «Нет, присутствие Наримана здесь нежелательно. К хорошему оно не приведет».
Действительно, однажды Нариману пришлось ночевать в милиции. А случилось это так. У него разболелся зуб. Кто-то посоветовал выпить граммов сто водки, и боль утихнет, а то и вовсе пройдет.
— Но я же в рот не беру эту проклятую водку, — простонал Нариман.
— А тебя никто и не заставляет пить ее каждый день. Прими в качестве лекарства. Ничего страшного. Зуб, видать, не на шутку разнылся, лица на тебе нет.
И советчики налили ему полный граненый стакан. Проинструктировали:
— Закрой глаза и пей залпом!
И он выпил. Голова закружилась, лицо и глаза покраснели, ему стало легко и весело, но зуб не унимался. Наоборот, еще сильней задергал, и Нариман отправился к врачу.
В поликлинике его не пустили дальше порога. Он удивился и спросил у суровой вахтерши:
— Но почему?
— Врачи пьяных не осматривают. Иди, парень, отседова! Ты выпимши крепко, ну, и иди домой.
— Поймите же, у меня зуб разболелся, терпения нет.
— А чего не понять-то, все ясно, — сказала старуха. — Проспись дома, потом приходи.
— Мне необходимо к врачу. Пустите меня. Вы не имеете права не пускать!
— Какое тебе право, пьяница?! Я тебе покажу право! Ну-кать, пошел вон! Пошел, тебе говорят! Право ему, выпимшему! Дома, поди, бабу колотит, право ей толкует. На шею скоро сядут, выпивохи!