Нариман не уходил. Схватившись за щеку, он ничего почти не слышал и только раскачивался от мучительной боли. А старуха в это время сняла трубку и басом сказала:
— Милиция!
Милицию ждать долго не пришлось. Очень скоро подъехал мотоцикл с коляской. Два милиционера. Один за рулем, другой сзади. Вот тут старуха разошлась, раскипятилась:
— Фулюган! На меня с кулаками кинулся! Илкаголик! Орать начал, приказывать. Управы на их нет, распустились!
Нариман слышал ее крики, хотел было сказать: «Матушка, ну что я вам сделал?» — но язык заплетался. Зубная боль заполнила голову. А тут еще эта злая вахтерша. Больно, обидно, и злость берет. Милиционеры подхватили его с двух сторон под руки и повели к мотоциклу. Нариман еще никогда не испытывал такого унижения. Он дернулся: «Где справедливость?» Но сделал только хуже себе. Милиционеры ухватили его крепче, поволокли.
— Да не виноват я! — вырвался у него вопль.
— В отделении разберемся, гражданин.
— Получил? Так тебе и надоть! — злорадствовала позади старуха. В ее голосе слышалось удовлетворение.
Наримана усадили в коляску, застегнули перед ним фартук. Затрещал мотоцикл и помчался по улицам Рудного. Нариман даже не предполагал, что в городе есть такие переулки. Мотоцикл выскочил из улочки, пробежал и остановился возле желтого дома. Наримана ввели сюда. Высокая женщина в белом халате поднесла к его рту что-то блестящее. Глаза под очками у нее были строгими.
— Дыхните! — приказала она.
Нариман послушно с силой выдохнул воздух. Врач посмотрела на милиционеров и заявила:
— Высшая стадия.
Ее слова все и решили. Наримана раздели догола. К тем двум присоединился еще усатый милиционер, который, подталкивая Наримана, провел его к какой-то каморке с холодным цементным полом и с грохотом закрыл за ним дверь. И тут же со всех сторон ударили в Наримана холодные струи воды.
Через некоторое время пытка прекратилась, его вытащили и повели в другую комнату, где уложили на жесткую и узкую койку, пристегнув руки какими-то ремнями. Теперь зуб уже не ныл и не дергал, он громко вопил, заполнив болью всего Наримана. Не было сил сдерживаться. Боль рвалась наружу. Нариман стонал и плакал от боли и обиды, но никто не обращал на него внимания. Потом он начал вопить. Не было даже возможности рукой зажать щеку. Все считали, что он просто очень пьян. Смеялись над ним. Один из клиентов вытрезвителя, отдыхавший на соседней койке, сказал недовольно:
— Ты, земляк, из какого театра? Это не ария Сусанина? Ну и поешь, и не заткнешься…
Утром Наримана отпустили. Больной зуб воспалился, корень стал нарывать, щека раздулась. Но в этом заведении работали оперативно. Успели послать бумагу на имя директора комбината о том, что их работник гостил в медвытрезвителе.
А Нариман попал в больницу по направлению зубного врача. Сделали операцию, но опухоль еще долго не спадала.
Потом все обстоятельства того неприятного случая выяснились, и Нариман был оправдан. Директор позвонил начальнику милиции и высказал ему свое недовольство. Тот просил извинить его и обещал принять меры.
Об этом случае и рассказывал Хамзин Онике. Но рассказывал по-своему. А Оника задумался.
Данаев не производил плохого впечатления, он не похож на пьяницу и бузотера. Хорошее лицо, открытое, глаза не лгут, правдивые, без лукавства, без заискивания, без страха. Очень ясные глаза, в них человека видно. Нет, не верит Оника Хамзину. Но проверить следует. И он все же переговорил с Рудным. И подписал приказ.
7
Еду Нариман покупал в вагончике, приспособленном под магазин. Много ли ему надо — чай, сахар, масло, хлеб, колбаса, сыр. Завтракал и ужинал дома. Обедал где придется. В тот день он покупал в вагоне-магазине продукты, как вдруг почувствовал, что кто-то легонько тянет его за рукав.
— Здравствуйте, агай!
Он оглянулся и узнал девушку, с которой ехал в автобусе до Карасая. Он растерялся, потому что никак не мог вспомнить ее имя.
— Здравствуйте!
— Вы меня не узнали, агай? Я же Марзия. Теперь вспомнили?
«Ну конечно Марзия. Когда я остался в Карасае, она уехала дальше, в Нартас».
Марзия с улыбкой посмотрела на него, и при этом на щеках ее появились такие милые ямочки, что Нариману стало радостно глядеть на них. Смех еще дрожал в ее огромных газельих очах, когда взгляды их встретились. Словно озорной и теплый ливень обрушился на Наримана. Такой восторг вдруг охватил его, что он задохнулся и долго стоял молча.